Убить президента

Черта лысого рассосется! После 12 июня беременность вступила в необратимую фазу. Мы беременны войной, вот что, подумал я. Дай Бог, если холодной. В Киеве кажется, что если демонстрировать дружелюбие и не касаться в беседах с московским вождем сорока восьми запретных пунктов, то обстановка постепенно нормализуется. Похоже, на последнее надеются не только в Киеве, но и в Вашингтоне, Лондоне, Берлине, Париже, Токио… Они и слетаются завтра в Москву, собираясь откупиться от будущей войны. Ну да.

Он нам покажет сорок восемь пунктов. Он нам покажет корректность и дружелюбие. Готовьтесь, мои коллеги. Он нам покажет конструктивное сотрудничество двух держав на взаимовыгодной основе, дорогой премьер. В сорок восемь часов.

Я принял валидол, запил из графина. В театр завтра все равно придется идти, горько подумал я. Исполнять государственную доктрину. Стараться попасться на глаза и корректно-дружелюбно говорить о погоде. Демонстрируя тем самым, будто ось Москва-Киев тверда и нерушима. Осью тебя по башке!

Может быть, напиться? От мировой войны это не спасет. Но раньше, еще в Киеве, это универсальное средство неплохо мне помогало от мировой скорби.

Я нажал на кнопку звонка, и через секунду ко мне в кабинет впорхнула верная Анеля. К счастью, обижаться на меня долго она не умела.

– Слухаю, Васыль Палыч! – Она преданно посмотрела мне в глаза.

Я откашлялся.

– Вот что, Анеля, – сказал я. – Пошукай мне…

– Горилочки? – обрадовалась она. – Та зараз.

Я сглотнул слюну. Посольскую горилку делали на заказ, специально для приемов, и у нас на фуршетах из-за нее вечно было не протолкнуться. Однако я был уверен, что через десять минут из посольства уйдет шифровка на Крещатник. О том, что шановний пан посол Козицкий выпивает на рабочем месте. Конечно, наплевать на бдительность родного Сердюка – работа у него такая, собачья. Но только еще через час эта шифровка будет уже на Борщаговке и положена на стол министру. И референт аккуратно намекнет, что старый паникер – еще и пьяница. Отправим-ка его третьим секретарем в Тринидад или в эту, в Луанпрабангу. Господи, я и слова-то этого не выговорю!

– Ну, як же? – вновь подала голос Анеля. – Горилочки пошукать, чи ни?

– Кофе, – трусливо сказал я. – И покрепче.

Глава 31

ТЕЛЕЖУРНАЛИСТ ПОЛКОВНИКОВ

Притворяться Басовым можно только по телефону. При личных контактах надежда была только на мою некоторую популярность. В конце концов, физиономия моя на ТВ изрядно примелькалась.

Не знаю, для всех ли. Вот и повод проверить…

К счастью, моя известность простерлась и на сотрудников морга близ Лефортово. Открывая мне дверь, пожилая прозекторша засмущалась, как девочка. Затем на ее лице любопытство смешалось с тревогой.

– У нас будете снимать? – спросила она обеспокоенно. Я заверил, что не буду, черкнул автограф на предусмотрительно захваченной открытке, чем чрезвычайно расположил ее к себе. Я был уверен, что теперь могу рассчитывать на самое доброе к себе отношение. Вплоть до вскрытия без очереди. Хотя как раз с этим я бы не торопился. Можно и подождать, время терпит.

Узнав, что мне нужна всего лишь короткая справочка, любезная прозекторша тут же самолично залезла в журнал и показала мне необходимую запись. Через две минуты пред мои светлые очи предстал санитар Глеб, который как раз дежурил в прошлую ночь и сейчас заканчивал эту смену. Санитар Глеб, как видно, тоже меня узнал, но лишних вопросов не задавал и согласился уединиться со мной в одной из пустующих прозекторских и ответить на пару моих пустяковых вопросов.

Внешне длинноволосый субтильный Глеб походил на усталого и разочарованного во всем хиппи. Есть такие лица, на которых выражение вечной хмурости запечатлено почти с самого рождения. По крайней мере, с того момента, когда младенец понял, что мир вокруг жесток и вкусного молока не хватит надолго. Такие лица я встречал где угодно – в Люберцах, на набережных Владивостока и среди тусовки в Гринвич-Виллидж.

– А скажите, Глеб, – спросил его я. – Было ли в том случае нечто необычное?

– Да нет, – пожал неопределенно плечами санитар. – По виду типичный пример уличного нападения. Так бьют, когда не стараются ограбить. Немотивированная жестокость, понимаете?

Я понимающе кивнул.

– Так это была не автомобильная авария? – изобразил я удивление. Официальная версия давно протухла и требовались только еще детали.

– Нет, конечно, – уверенно ответил Глеб. – Характер повреждений не тот. Мы такие штуки еще на четвертом курсе, на судебной медицине прошли. Ошибиться никак невозможно.

– Хорошо, – согласился я. – А как выглядели родственники, которые, как вот тут написано, в 4.20 забрали тело?

Глеб помолчал, очевидно, отыскивая подходящее выражение.

– Такие шкафы без особых примет, – сообщил он мне наконец. И прибавил: – Только, я думаю, совсем это не родственники.

– А кто же? – Я продолжал играть удивление.

Санитар Глеб без колебаний ответил:

– Да фискалы. Я эту вкрадчивую манеру чекистов наших давно изучил. Всегда мягко стелят, да жестко спать. Патока с толченым стеклом.