Убить своего дракона

Автобус вильнул на повороте и помчался мимо редкой лесной просеки, Владлена вновь прикрыла глаза. За скучными лесопосадками когда-то давно стоял старый деревянный барак, и в нем жила ее мама. Мама выходного дня. Редкое везение. Мало кого из детдомовских привечали у себя чужие люди. Женщину звали Люба, и работала она продавщицей в местном сельпо. Владлена никогда не называла ее мамой, но всегда думала о ней именно так, особенно когда Люба, одинокая, толстая и мягкая, в мохеровой шапке с люрексом, потертом пальто и сапогах на манке (где-то ухватила!) или сарафане с рукавчиком волан, босоножках на каблуке и с облезлым красным педикюром, в субботу утром писала расписку и забирала ее к себе. Они молча ехали на этом же, кажется, автобусе и выходили на остановке у жидкого леса. Шли тоже молча, держась за руки. Пока Владлена делала уроки, Люба пекла пирожки на общей кухне, а потом сажала ее рядом с собой на диван, под матерчатый абажур торшера, ставила перед ней тарелку с душистыми кругляшами и стакан с молоком, обнимала и читала книжку. Потом они раскладывали тот же диван и ложились спать. И у Владлены тогда сами собой тихонечко текли слезы. От счастья и одновременно от страха, что все это завтра закончится и неизвестно, появится ли вновь. И это были самые прекрасные минуты ее маленькой жизни. Она забывала серые, покрывшиеся от постоянной сырости плесенью стены, истеричный голос директрисы, жестокость детей, окружавших ее. Забывала вопящего котенка, подвешенного мальчишками за хвост к дереву, протухшую колбасу к завтраку — «жри, скотина, а то на обед ничего не получишь», темную кладовку с пауками, куда сажали за непослушание, удары линейкой по рукам, много чего…

Люба выплыла мягким облаком из поговорки «нет худа без добра», когда в ее же магазине Владлена своровала булку с изюмом за восемь копеек. И дядька в норковой шапке схватил ее за руку и поднял хай на весь магазин. Самое страшное, что это была первая в ее жизни ворованная булка — боевое крещение. Девочка болталась у дядьки в руке, как тряпичная, подвешенная на крючок кукла. Не вырывалась, не знала, что сказать, не плакала. Только вязаная шапка сдавила виски до тошноты. И тогда подошла Люба:

— Ты чего разорался? Моя это девочка. Попросила на кассу принести.

— А чего ж в карман тогда запихнула? — растерялся поборник порядка.

— А так и запихнула. Тебе-то какое дело? Отпусти ребенка.

Потом Владлена долго и надсадно рыдала в подсобке и пила сладкий чай. Чертову булку, которую стащила и которую Люба ей отдала, запихнуть в себя так и не удалось.

Иногда случались выходные, когда Люба не приходила. И Владлена долго стояла у окна, а потом плакала в детдомовской библиотеке, практически заброшенном помещении, которое редко удостаивалось внимания учеников. Люба потом объясняла свое отсутствие выпавшей на ее долю сменой в магазине. И только позже Владлена узнала, что у Любы случались и любовь, и запои. Ее не стало, когда Владлена училась в восьмом классе. И уже стала ездить к ней сама когда хотела, то есть каждую субботу.

— Доча приехала, — кивая на девушку выше нее ростом, поясняла Любаша соседям по бараку, готовя вместе с Владленой свои пирожки и прикладываясь на кухне к бутылочке.

Детских книжек теперь не читали. Любе Владлена рассказала о своей первой любви, делилась детдомовскими разборками, жаловалась на учителей, обсуждала наступившие месячные и возможные их последствия, первую свою рюмку она выпила вместе с Любой. Простая тетка внимательно слушала и давала бесценные советы, которые помогали маленькой девочке выживать. А однажды, когда она приехала, соседи сказали, что Люба в больнице. Через две недели ежедневных посещений у могилы с самым дешевым крестом Владлена рвала на себе волосы оттого, что так никогда и не решилась назвать ее мамой. Тогда она поклялась, что обязательно родит ребенка и сделает для него все, на что только хватит ее сил в этой проклятой жизни.

Автобус резко затормозил. Владлена проехалась щекой по не растаявшей от дыхания наморози. Приехали. Сначала училище, потом на фабрику, потом по подъездам. Склизкие дырявые тряпки, железные ведра, швабры с вылетающими ручками. Ну ничего, недолго еще Коле учиться осталось, пора зайти в местную риелторскую контору и к отцу. Пусть хоть сколько даст и режет спокойно себе мышей, с больной женой (нервировать ее нельзя откровениями о взрослом сыне) да двумя детками — один из больниц не вылезает. Весь в мать.

* * *