Убить волка (СИ)

Дети нарисовали на лице железного монстра пару кружочков румянца, а еще обвязали старым шелком его могучие железные руки. Откуда они достали столько шелка, никто, разумеется, не знал.

Тренировочная марионетка, украшенная яркими тканями, расписанными под огненные деревья и серебряные цветы, держала в обеих руках чашу лапши и беспомощно смотрела на Гу Юня. Казалось, что на ее черном железном лице явно прослеживалась невысказанная обида.

- Негодники! - ругнулся Гу Юнь. - Это марионетка для тренировок с мечом, а не для таких игр!

Гэ Пансяо вышел вперед, чтобы рассказать о том, что каждый из них сделал для Гу Юня:

- Аньдинхоу, господин, эта фальшивая девчонка наложила румяна, я помог разжечь огонь для лапши, а старший брат положил в нее яйцо!

Гу Юнь на мгновение ошеломленно уставился на детей. Когда его поместье погрузилось в эту праздную атмосферу, это место, которое так долго простаивало в одиночестве, вдруг стало совершенно неузнаваемым.

- Ифу, - сказал Чан Гэн. - Прежде чем ты войдешь в двери, ты должен съесть лапшу.

- Хорошо, - ответил Гу Юнь.

Он поднял чашу с лапшой, взглянул на Чан Гэна и специально начал есть ее с яйца. С первым укусом он почувствовал на зубах кусочек яичной скорлупы, но маршал не выразил недовольства. Он продолжил жевать и проглатывать лапшу целиком. Это выглядело так, будто он ничего не ел в течении восьми жизней. Он съел полную чашу лапши в одно мгновение, и даже выпил бульон до последней капли.

С давних времен "уютное гнездышко" было "курганом всем героям". Когда Гу Юнь в последний раз выезжал из столицы, он ни о чем не переживал и ничего его не беспокоило. Только в этот раз его сердце и душа были полны печали и скорби.

Возможно, эти чувства возникли потому, что для маршала подобные поездки всегда были "возвращением" к границе. Но, на этот раз, ему очень скоро придется "покинуть" родной дом.

К сожалению, столь нежные, ласковые и мягкие мысли были разорваны на кусочки наплывающей скорбью. Ничто не могло остановить Аньдинхоу.

На следующий день, Гу Юнь готовился к отъезду так, как будто все было совершенно нормально. Он даже не попрощался с Чан Гэном и в одиночку отправился в северный лагерь. И только один раз он оглянулся, чтобы бросить на столицу прощальный взгляд.

Как жаль, что с такого расстояния он едва ли мог разглядеть даже башню "Ци Юань".

Шэнь И подошел к Гу Юню и спросил:

- Великий маршал, в тебе совесть заговорила?

Гу Юнь вздохнул и ответил:

- Возможно, в следующий раз, когда я вернусь, он даже не узнает меня. А отведенный мне на время титул «ифу» вот-вот затрещит по швам... Поехали.

Маршируя, Черный Железный Лагерь двигался строгим ровным строем, подобно проносящемуся мимо черному вихрю так, что встречавшиеся на его пути люди невольно отходили на почтительное расстояние, уступая войску дорогу.

Им было поручено сопровождать варварского принца на север, после - отправиться на запад и уничтожить бунтующих в пустыне, на западной границе, бандитов, чтобы обеспечить безопасное и беспрепятственное функционирование шелкового пути.

На следующий день, сразу после отъезда маршала и Черного Железного Лагеря, Чан Гэн, как обычно, проснулся очень ранним утром. Он вспомнил, что Гу Юня уже не было дома, но все равно не мог не вывести тренировочную марионетку во двор, чтобы скрестить с ней мечи, а после тренировки, в одиночестве позавтракать.

Но, только он собрался покинуть двор, как, ненароком подняв взгляд вверх, увидел, что во дворе поместья Гу расцвела слива.

Еще несколько дней назад был сильный снегопад; от холода нежные лепестки сливового дерева покрылись тонким слоем изморози. Чем дольше Чан Гэн смотрел, тем больше ему нравилась эта непревзойденная красота. Он не мог не потянуться, чтобы сломать пару веток. Рассматривая их, юноша сначала подумал о том, что хотел бы сохранить их для Гу Юня, хотя он прекрасно понимал, что Гу Юнь не вернется в ближайшие три или пять дней. Он бережно стряхнул снег с веток, а затем побежал прочь, чтобы найти цветочную вазу, дабы оставить сливовый цвет в комнате Гу Юня.

Но, когда Чан Гэн заглянул в просторную комнату маршала, он не смог найти хоть что-то, что могло бы послужить вазой, не нашлось даже винной бутылки. Он распахнул окно и поинтересовался у старого слуги:

- Дядя Ван, у нас дома есть ваза?

Старый слуга дал мальчику ответ, а затем ушел за вазой. Чан Гэн, сжимая в руках две цветущие сливовые ветви, окинул комнату Гу Юня взглядом.

И тут его внимание задержалось на постели маршала. Мальчик замер. Шуба из лисьей шкуры, которая раньше лежала на кровати, придавая спальне более богатый облик, исчезла.

В эту минуту в покои Гу Юня вошел дядя Ван с голубой фарфоровой вазой. Улыбнувшись Чан Гэну, он спросил:

- Ваше Высочество, такая подойдет? Куда слуге стоит поставить ее?

Чан Гэн продолжал пристально смотреть на пустую кровать и спросил:

- Дядя Ван, почему Аньдинхоу убрал шубу так рано?..

В уголках глаз дяди Ван чуть дернулись морщинки и он нерешительно ответил:

- Разве Аньдинхоу не отправился сопровождать Его Величество? Возможно, он взял ее с собой.

Сердце Чан Гэна пропустило удар.