Чувствую, я вас все-таки загнал в тупик. Ладно, даю ответы. Она взрослая. Это значит, что у вас наверняка есть много общих тем. Вероятно, вам нравится проводить время вместе, вам есть о чем поговорить. Поболтайте как-нибудь про уроки. Вы не знаете ответа, и она не знает ответа. Более того, я и сам не знаю ответа на этот вопрос. Этот ответ нужно искать.
Я не знаком с вашей дочкой, но тем не менее попробую поработать ее защитником. Это значит, что те задания, которые ей дают, не имеют ничего общего с ее интересом. Если ей интересна математика, то я вас, во-первых, поздравляю, а во-вторых, надо бы понять, что именно ей интересно, и бегом бежать в какой-нибудь кружок или искать учителей. В университете есть какой-то специальный курс для ее возраста.
Вы вспомните наши домашние задания. Нам говорили: «Вы должны повторять, повторять и еще раз повторять то, что делали в классе». И мы тогда не смели задать вопрос, который я задал вам в эфире: а зачем? Часто наши дети приходят домой и в три, и в четыре, иногда позже. У них остается три-четыре часа на себя, на то, чтобы с мамой и папой поболтать, на то, чтобы фильм посмотреть, книжку почитать, с друзьями пообщаться. Но им говорят: «Нет, сейчас вы будете закреплять знания». Допустим, они закрепили. А дальше что? Они сделали это для того, чтобы через пять лет сдать ЕГЭ и потом забыть все это как страшный сон? Очень странное закрепление.
Вы можете называть это либеральным, а можете называть это, наоборот, консервативным. Дело не в этом. Дело в том, что я работаю с детьми и знаю, что они говорят и что думают. Более того, поскольку это моя профессия, я знаком с исследованиями, посвященными образовательному процессу. Разве хорошо, когда наши дети бегом убегают из школы? Разве хорошо, когда они вспоминают ее как кошмар? А что в школе было хорошего? Друзья хорошие были. Так друзья-то могут быть где угодно. Смысл школы в том, чтобы они общались с миром и открывали для себя что-то новое. Ваша девочка, как и все остальные дети, целый мир хотела обнять до семи лет, разве нет? Ей все было интересно, она всюду совала свои ручки, в годик она бросала предметы из кроватки и самозабвенно смотрела, как они летят вниз, а не вверх. Что ж мы, взрослые, сделали? Процесс их учения надо организовать таким образом, чтобы они понимали, зачем учатся.
Теперь альтернатива: вы можете забрать у нее телефон. Вы можете стукнуть кулаком по столу, прикрикнуть и сказать: «А ну-ка делай уроки!» Да, она будет делать уроки. И без телефона проживет. Но до скольки лет? До пятнадцати? До шестнадцати? А потом что?
Нет, не злейший враг, все наоборот, Константин! А что вы хотите, чтобы она делала? Телефон интереснее, чем все остальное? Значит мир вокруг детей должен быть настолько интересен, чтобы было зачем от телефона отрываться. Вы же видели и детей, и взрослых, которые так увлечены чем-то, что про телефон просто забывают.
Константин, это правда. Но она сидит в телефоне, потому что он ее интересует. Что в этом плохого-то?
Правильно. На одну ладонь я кладу что-то, что интересно человеку четырнадцати лет, а на другую все, что связано со школой. Конечно, первая ладонь перевесит. Наше с вами дело — сделать так, чтобы на второй ладони оказалось что-то существенное для нее.