Пауза. Перекрестье, перекрестье, нажим. Картер хрипло выдохнул: «Есть!», когда первая пуля пронзила заграждение. Пулемет замолчал. Несколько крохотных фигурок врассыпную повыпрыгивали из-за заграждений, словно крысы, которых выкурили из амбара. И тут я взволнованно перевел дух. Получилось ведь, попал! В долине под нами морпехи начали осторожно подниматься на ноги. Один из них обернулся и помахал нам в знак благодарности. Я был доволен. Отлично отстрелялся, черт возьми!
В то время как часть снайперов относилась к своей работе как к сложному упражнению, во время которого надо было просто выполнить все, что требуется от стрелка, были и такие, для кого убивать людей никогда не было простым делом. Харри Фернесс рассказывал, что его первый выстрел был почти инстинктивным:
– Группа немцев перебегала улицу. Я поднял винтовку и прицелился в одного из них, взяв небольшое упреждение. Я выстрелил, и он в то же мгновение упал.
Тогда Фернессу в первый и последний раз довелось рассмотреть результат своих трудов вблизи. Его отделение двинулось вперед, и он перепрыгнул через убитого немца – «молодого капрала со светлыми волосами и приятными чертами лица». Это страшно ему не понравилось, и он никогда больше этого не делал. Снайпер Фулчер вспоминал позднее, что уже в мирное время его преследовали воспоминания о жутких делах его отделения:
– Позднее, много времени спустя, когда я вернулся к нормальной жизни, все это не давало мне покоя. Иногда я просыпался в поту после страшных снов. Но там, в то время, убийство было делом житейским… Скальпированные трупы нагоняли страху на немцев. Они начинали вести себя с огромной осторожностью и неохотно шли на риск. И это спасало наших солдат.
Джеймс Гиббор служил во Вьетнаме. Он откровенно описал свои переживания во время стрельбы по часовым противника:
– В теле возникают дрожь и слабость, и все труднее дышать… ты пытаешься овладеть собой, но перекрестье прицела мечется во все стороны – такты взволнован. В голове мечутся мысли: «Сколько до него? Куда целиться? Чуть повыше, чуть пониже?» Я понимал, что если не убью Ви-си, а только раню, он закричит от боли и разбудит весь лагерь.
Предыдущая подготовка и его безудержное желание выполнить поставленную задачу сделали свое дело, и он сработал, как учили, но и сегодня его преследуют призраки, которые не смогло стереть время:
– А ты смог бы там и тогда нажать на спусковой крючок? Нажал бы? Как можно убивать человека лишь за то, что он воюет за противника? Как можно оставаться спокойным, творя все то, о чем я только что рассказывал? А ты бы смог? Задумайся об этом. А теперь представь, что всю оставшуюся жизнь ты снова и снова мысленно все это видишь. В то время я понимал, что деградировал от человека до уровня какого-то животного… Бездушного существа. Я ни разу не промахнулся. Четырнадцать трупов… Я вел подсчет, раз за разом нажимая на спуск. Все остальное может уйти из памяти, но не это, и я ни на день не смогу о том забыть.
Некоторые снайперы просто лишались возможности выполнять свои обязанности, их отправляли обратно, и они снова становились обычными пехотинцами. Были и такие, чья психика не выдерживала. Джо Вард вспоминает, что во Вьетнаме у него был знакомый снайпер, который дошел до того, что просто сидел, уставившись прямо перед собой остекленевшими глазами, не обращая внимание на то, что происходит вокруг, не в силах больше заниматься своим делом. И все же подавляющему большинству снайперов удавалось внутренне примириться со своей работой, и «снайперская завеса», весьма эффективная, пусть и невидимая и анонимная, была, несомненно, действенной, потому что в наши дни еще живы сотни, если не тысячи ветеранов, которые могли бы сейчас занимать несколько футов земли в могиле в далекой стране, когда бы не мастерство снайперов их батальона. Один из ветеранов Второй мировой войны сказал однажды: «Смерть каждого из убитых мною снайперов спасла жизнь нескольким моим друзьям, другое дело, что мало кто из тех сволочей успел это осознать».
Во время военных конфликтов конца XX века от снайперов стали ожидать все большего и большего, потому что в результате технического прогресса они получили возможность и видеть больше, и стрелять дальше и точнее, чем когда-либо прежде. Однако в наши дни не все войны ведутся в соответствии с установленными правилами боевых действий, на многих войнах трудно разобраться в многообразии участвующих в них группировок, им присущи постоянные изменения боевых порядков и большие дистанции стрельбы. С оперативной точки зрения эти конфликты очень сложны, и отличить своих от противника порой почти невозможно. Во время гражданской войны в Анголе (1975–1989) один американец, работавший снайпером в нерегулярной армии, с изумлением наблюдал однажды за братанием ангольских солдат, когда за одним столом сидели представители всех сторон – европейские «советники», военные советники из СССР, Кубы и Франции.