Учебный плац

Пожалуй, именно в фигуре Бруно воплощена тайна художественного мастерства Зигфрида Ленца. Это фигура необычная, в определенном смысле незаурядная, хотя в чем-то и знакомая мировой литературе. В нем соединились черты юродивого и святого, простака и мудреца, отринутого и непонятого художника. Говоря о нем, хочется одновременно вспомнить и диккенсовских сирот, и Симплициссимуса, и Дон Кихота, и Квазимодо, и князя Мышкина. Он «блаженный», который видит дальше других, «шут», обладающий куда более зрелым разумом и нравственным чувством, нежели окружающие. Он добрый человек, страдающий от своей доброты, и он калека, которого отторгают благополучные сограждане. Он тот, в кого процветающие и не сомневающиеся всегда готовы бросить камень. Он — «другой», не такой, как все, а для нормального обывателя это невыносимо. Бруно не хочет и не может быть «в стае» и потому обречен на непонимание, презрение, травлю.

«Учебный плац» — это еще и роман об опасной обывательской нетерпимости и агрессивности, роковые последствия которой не раз демонстрировала история. Улюлюкающая посредственность, не терпящая отклонений, жаждущая всеобщей нивелировки, уже обнаруживала на крутых исторических виражах свою опасную сущность, свою постоянную готовность подчиниться самой реакционной демагогии. Литература ФРГ не забывает и этих уроков прошлого, неутомимо исследуя социально-политические и нравственно-психологические корни фашизма, его обыденные проявления. Жестокие предрассудки, крайняя нетерпимость, автоматическое отторжение тех, кто живет и мыслит иначе, приводят к трагическим для общества последствиям — этот урок стал для литературы одним из главных. Вот почему, в частности, столь горячо и страстно вступается она за человека, вытесненного на социальную обочину, за «аутсайдера», живущего в конфликте с окружением, с нормами и догмами прагматического, обездушенного бытия. Вот почему столь яростно протестует против социального и национального угнетения, против всех проявлений шовинистического высокомерия, любых попыток сделать козлом отпущения в кризисных ситуациях «чужаков», «не своих», как это имеет место, например, по отношению к «иностранным рабочим».

Духовный и нравственный облик Бруно очень привлекателен. Он страдает и терпит от окружающих не только потому, что калека, но и потому, что добр. Как в традиционной притче о добром человеке, ему часто бывает худо. Его жизненная стихия — мирный труд; война, разрушение, людская злоба — причины его трагедии. Он состоит в особом, тайном родстве с природой, ему доступен и понятен ее язык. Восстанавливая и украшая землю, он реализуется как личность, труд помогает ему забыть беды и обиды. Как никто другой, трепетно и нежно относится он к растениям, саженцы охотно подчиняются его умелым рукам. Когда Бруно работает, он уже не убогий, не косноязычный увалень, каким кажется холодным и равнодушным людям, а мастер, созидатель, вдохновенный артист. Ленц умеет создавать фигуры людей, самозабвенно творящих красоту и добро. Такова, к примеру, Соня Турк из «Краеведческого музея» — талантливая мастерица ковроткачества, подлинный художник, создающий волшебные комбинации красок и узоров. Таков выдающийся живописец Нансен в «Уроке немецкого». Что-то от этих самобытных артистических натур ощущается и в Бруно, когда он колдует над своими саженцами.

В выборе героя Ленц верен гуманистической традиции, верен самому себе. Его издавна привлекает человек незаурядный, не способный встроиться в систему господствующих представлений, страдающий среди всеобщего благополучия. В этом автор «Учебного плаца» разделяет позиции многих своих коллег, известных писателей ФРГ — Бёлля, Андерша, Носсака, Грасса, Вальзера. Вспомним: ни один из них не испытывает ни малейшей симпатии к процветающим и самодовольным, а если и интересуется ими, то преимущественно как сатирик. В произведениях каждого из этих авторов — боль за человека униженного, отвергаемого, не способного преуспеть в мире конкурентных отношений. Ранимые, неустроенные, их герои терпят бедствие от равнодушия и холодной жестокости окружающих, находятся в постоянном и непримиримом конфликте с обществом. В произведения этих авторов не вписывается так называемая «сильная личность», «сильный герой» — разве что со знаком минус. Сила их персонажей — в слабости, в нежелании присоединиться к «сильным», в тайном и открытом противостоянии обывательски понимаемому успеху.

Откликаясь на смерть Генриха Бёлля, которого он очень высоко ценил, Зигфрид Ленц говорил о том, что бёллевские герои не хотят «продвигаться», «не хотят участвовать в общем карьеристском балете. И поскольку в министерствах и епископатах, в канцеляриях и казармах они только утверждаются в своей безнадежности, они уходят в необычное сопротивление: заявляя о своей непригодности для этого беспамятного мира, сохраняя верность перенесенным ранениям». Для них, продолжает Ленц, «много значит память».