Ученик

— Мы были связаны. Это были священные узы. Так трудно найти человека, который бы полностью понимал тебя.

— Могу себе представить.

Я очень чутко улавливаю сарказм, но сейчас я его не слышу в ее голосе, не вижу в ее глазах.

— Я знаю, на свете есть и другие такие же, как мы, — говорю я. — Главное — найти их, наладить контакт. Мы ведь все хотим найти себе подобных.

— Ты так говоришь, будто вы принадлежите к какому-то особому подвиду.

— Homo sapiens reptiles, — отвечаю я.

— Не поняла.

— Я читал, что в нашем мозге есть участок, который достался нам от рептилий. Он контролирует самые примитивные функции организма. Скажем, драку и полет. Совокупление. Агрессию.

— О, ты имеешь в виду Archipallium.

— Да. Мозг, который мы имели до того, как стали людьми и приобщились к цивилизации. В нем нет ни эмоций, ни сознания, ни морали. В общем, то же самое, что вы видите, глядя в глаза кобры. Эта же часть мозга отвечает за стимуляцию обоняния. Вот почему рептилии так чутки к запахам.

— Совершенно верно. С точки зрения неврологии, наша обонятельная система тесно связана с Archipallium.

— Вы знали, что у меня всегда было сверхъестественное обоняние? Какое-то мгновение она просто таращится на меня. Она опять не знает, говорю ли я серьезно или просто придумал эту теорию, поскольку знал, что она заинтересуется ею как нейропсихиатр.

Ее следующий вопрос убеждает меня в том, что она решила отнестись ко мне серьезно.

— А у Джона Старка тоже было обостренное обоняние?

— Не знаю. — Я пристально смотрю на нее. — Теперь, когда его нет в живых, мы уже этого не узнаем.

Она изучает меня словно кошка, готовая к прыжку.

— По-моему, ты злишься, Уоррен.

— А разве у меня для этого нет причины?

— Мой взгляд падает на мое никчемное тело, неподвижно распластанное на кровати. Я даже больше не думаю о нем как о своем теле. Да и с чего бы я стал так думать? Это просто куча чужой плоти.

— Ты злишься на ту женщину-полицейского, — говорит она.

Столь очевидный вывод даже не заслуживает ответа, поэтому я молчу.

Но доктор О'Доннелл любит копаться в чувствах, срывать кожу с ран, обнажая сырое кровавое месиво. Она уже учуяла, что здесь пахнет чувствами, и теперь ей хочется поковыряться в этой тонкой материи.

— Ты все еще думаешь о детективе Риццоли? — спрашивает она.

— Каждый день.

— И каковы твои мысли?

— Что именно вы хотите знать?

— Я пытаюсь понять тебя, Уоррен. Что ты думаешь, что чувствуешь. Что заставляет тебя убивать.

— Выходит, я по-прежнему ваш подопытный кролик. А не друг.

Пауза.

— Да, я могу быть твоим другом...

— Но вы ведь не поэтому приходите сюда.