Ученик дьявола

— Ты меня не обманешь. Когда я первый раз приехал в Лондон, я рта не мог закрыть от удивления. Так с разинутым ртом и ходил. Здесь же столько всего интересного! Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. А ты за сегодня и бровью не повел. Мы были в соборе Святого Павла, Тауэре, исходили все вдоль и поперек — ни вздоха изумления, ни восхищенной улыбки. Что с тобой? Или, может, ты волнуешься?

— Немного, отец.

— А вот это зря. С чего тебе волноваться? — Джером старался ободрить сына.

— А что, если я провалюсь?

— Даже и не думай! Да, тебе предстоит испытание, но ты его выдержишь с честью. Помни: ты Страттон, а мы отродясь не знали поражений. — Он коснулся руки мальчика и заговорил почти торжественно: — Сегодня ты встретишься с Лоуренсом Фаэторном — самым известным актером Англии. Я сто раз видел самые разные пьесы с его участием — и каждый раз уходил в восхищении. Сегодня тебе будет оказана большая честь.

Дэйви закусил губу:

— Отец, а я ему понравлюсь?

— Ну конечно же, понравишься.

— А если нет?

— Пойми простую вещь: искусство комедианта почти не отличается от того, чем занимаюсь я. Посмотри на меня. Как я добился успеха? Я очаровывал людей. Добивался их расположения. Это первый шаг, чтобы заставить их раскошелиться. Вот и тебе надо блеснуть, Дэйви, — убеждал Страттон сына. — Завоюй расположение Лоуренса Фаэторна, и для тебя начнется новая жизнь. Ты ведь хочешь именно этого?

— Думаю, да, отец.

— Тогда докажи! Докажи, что ты достоин носить нашу фамилию. Тебе, сынок, предоставляется отличная возможность. Хватай ее обеими руками и не выпускай. Тогда я смогу тобой гордиться. — Джером помолчал. — Именно об этом мечтала твоя бедная матушка. Помни о ней, Дэйви. Мама очень тебя любила.

Мальчик снова закусил губу и уставился в пол. Ему потребовалась целая минута, чтобы снова собраться. Наконец он поднял взгляд и твердым голосом сказал:

— Отец, я сделаю все, что смогу. Обещаю.

Свернув на Ченсери-Лейн, Николас Брейсвелл пошел быстрее. Едва добравшись до Среднего Темпла,[1] он тут же вспомнил, отчего так не доверяет законникам. Здесь их толпилось великое множество: одни спешили в суд, другие оживленно спорили с коллегами, но от каждого веяло самодовольством и высокомерием, вызывавшими у Николаса омерзение. Ему доводилось иметь дело с адвокатами, поэтому, наученный горьким опытом, Брейсвелл дал себе зарок держаться от них подальше. Однако теперь выхода не было. Немного утешало лишь то, что на этот раз Николас представлял интересы труппы, а не свои собственные.

Николас не был лично знаком с Эгидиусом Паем, но после прочтения пьесы у суфлера сложилось определенное впечатление об этом человеке. Трудно было догадаться, что «Ведьма из Рочестера» написана адвокатом. Пьеса была очень живой, насыщенной событиями и содержала немало сведений о колдовстве, шутки, порой сальные, и противоречивые замечания о человеческой природе. Профессию автора выдавала лишь финальная сцена суда, на взгляд Николаса, изрядно затянутая, даже несмотря на юмор, с которым она была написана. В общем, пьеса заинтриговала Николаса, а теперь произвела впечатление и на Эдмунда Худа. И теперь, когда вопрос о ее постановке был решен, Николаса делегировали в Средний Темпл для переговоров.

Николас был рад своей миссии. Он считал Эгидиуса Пая талантливым писателем, обладателем пытливого ума и тонкого чувства юмора, вдобавок испытывающим здоровую антипатию к юриспруденции, — словом, совершенно не похожим на коллег. Воображение рисовало честного и бесстрашного молодого человека, поборника независимых взглядов, рослого бунтаря. Однако, когда Николас наконец отыскал покои Пая, его ждал изрядный сюрприз…

— Мистер Пай?

— Да, это я.

— Меня зовут Николас Брейсвелл. Я представляю «Уэстфилдских комедиантов». Вы ведь давали читать свою пьесу мистеру Фаэторну?

— Давал, а что такое?

— Вы не могли бы уделить мне немного времени? Я бы хотел ее с вами обсудить.

— Ну конечно же, друг мой, конечно. Проходите, проходите.

Николас вошел в большую, затхлую, заваленную всяким хламом комнату с низким потолком. Повсюду громоздились сваленные в кучи бумаги. Тарелку с объедками едва скрывала брошенная на нее сумка. Под столом приютилась опрокинутая оловянная кружка. Эгидиус Пай выглядел под стать своей комнате. Волосы у адвоката были редкими, в бороде наметилась седина. Двигался он медленно и тяжело, поэтому, хотя ему было лишь под сорок, любой смело дал бы ему все шестьдесят. На черное одеяние спускался белый воротник; от внимания Николаса не ускользнуло, что и то и другое покрывали пятна грязи. Глаза, нос, рот адвоката располагались настолько кучно, что казалось, они сговорились собраться вместе, чтобы в случае опасности вместе дать отпор врагу.

Прикрыв дверь, адвокат указал гостю на кресло у тлеющего очага, который больше дымил, чем грел. Сам адвокат с осторожностью опустился на стул напротив.

— Так, значит, вы член труппы? — с благоговением спросил он.

— Всего лишь суфлер, мистер Пай. Однако мне повезло прочесть «Ведьму из Рочестера». Пьеса великолепна.