Ученик убийцы

Времена для него настали нелегкие. Будучи человеком Чивэла, что он мог ожидать теперь, когда его хозяин опустился на дно? Вероятно, именно это занимало его мысли. Это да еще нога. Несмотря на свое умение делать припарки и перевязки, он, видимо, не мог лечить себя так же хорошо, как обычно обслуживал своих животных. Один или два раза я видел ногу разбинтованной и вздрагивал от вида рваной раны, которая никак не хотела заживать и оставалась распухшей и гноящейся. Сперва Баррич заковыристо ругался и мрачно сжимал зубы каждый вечер, когда чистил и перебинтовывал ее, но по мере того, как шли дни, его стало охватывать бессильное отчаяние. Постепенно ему удалось заставить ее закрыться, но грубый шрам обвивал ногу, и Баррич продолжал хромать. Что же удивляться, что он уделял не много внимания маленькому бастарду, оставленному на его попечение. И я свободно бегал повсюду, как могут только маленькие дети, и по большей части оставался незамеченным. К окончанию Весеннего праздника стражники у ворот крепости привыкли к моим ежедневным приходам и уходам. Они, вероятно, считали меня посыльным, потому что в замке было очень много таких, не намного старше меня. Я научился ранним утром таскать из кухни достаточное количество еды, чтобы мы с Ноузи могли как следует позавтракать. А обгоревшие крошки у булочников, моллюски и водоросли на пляже, копченая рыба из оставленных без присмотра коптилен — это составляло значительную часть моих дневных дел. Молли Расквашенный Нос всегда была рядом со мной. Я редко видел, чтобы отец бил ее после того дня: часто он был слишком пьян, чтобы отыскать ее или чтобы выполнить свои угрозы, если находил дочку. О том, как я его тогда толкнул, мне вспоминалось мало — и хорошо было, что Молли не поняла, какое участие я в этом принял.

Город стал для меня целым миром, а крепость — местом, куда я шел спать. Было лето, замечательное время в портовом городе. В каком бы месте Баккипа я ни оказывался, там обязательно что-то происходило. На плоских речных баржах, ведомых потными речниками, по Оленьей реке приходили товары из Внутренних Герцогств. Эти матросы со знанием дела говорили о банках, вехах и отмелях и о подъемах и спадах воды в реке. Их грузы перевозились вверх, в городские склады и магазины, и потом снова вниз, к трюмам морских кораблей. Здесь команды состояли из ругающихся матросов, которые издевались над речниками и их материковыми обычаями. Они говорили о приливах и штормах и ночах, когда даже звезды не появлялись на небе, чтобы указывать им путь. И рыбаки тоже швартовались у причалов Баккипа и были самыми дружелюбными из всех — по крайней мере когда ловля рыбы шла хорошо.

Керри преподал мне науку порта и таверн и рассказал, как быстроногий мальчик может заработать три или даже пять пенсов в день, бегая по поручениям по крутым улочкам города. Мы считали себя достаточно ловкими и смелыми даже для того, чтобы сбивать цены старшим мальчикам, которые просили целых два пенса за выполнение одного поручения. Не думаю, что еще когда-нибудь был таким храбрым. Закрыв глаза, я чувствую запах этих прекрасных дней. Пакля, смола и свежая стружка с сухих доков, где корабельные плотники орудовали своими молотками и стругами. Крепкий запах свежей рыбы и ядовитая вонь улова, который слишком долго пролежал на солнце в жаркий день. Кипы шерсти добавляли свой налет к запаху дубовых бочек с хмельным бренди Песчаного Берега. И все эти запахи смешивались с ветром с залива, приправленным солью и йодом. Ноузи предлагал моему вниманию все, что вынюхивал, и его тонкие чувства подавляли мои, более грубые.