– Все. Но откуда ты его знаешь? – Чем спокойнее был Чейд, тем увереннее я себя чувствовал.
– Я знал Чивэла всю его жизнь. Я… работал с ним. Много раз. Мы были, так сказать, рука и перчатка.
– Ты был рукой или перчаткой?
Каким бы грубым я ни был, сегодня Чейд упорно отказывался сердиться.
– Рукой, – сказал он, немного подумав. – Рукой, которая действует исподволь, незаметно, прикрытая бархатной перчаткой дипломатии.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я.
Против собственной воли я был заинтригован.
– Можно кое-что сделать. – Чейд откашлялся. – Что-то может случиться, и это облегчит работу дипломату или заставит противную сторону с большей охотой вести переговоры. Что-то может произойти…
Мой мир перевернулся. Реальность нахлынула на меня внезапно, как видение. Я вдруг понял, чем был Чейд и чем должен был стать я.
– Ты хочешь сказать, что один человек может умереть и с его преемником будет из-за этого легче вести переговоры. Он будет более уступчив из страха или из…
– Благодарности. Да.
Холодный ужас сковал меня, когда все кусочки внезапно сложились в общую картину. Все уроки и заботливые наставления – вот к чему они вели. Я начал подниматься с места, но рука Чейда внезапно сжала мое плечо.
– Или человек может прожить на пять или десять лет дольше, чем кто-либо мог подумать, и принести на переговоры мудрость и терпимость, приходящие с возрастом. Или ребенок может излечиться от коклюша, и его мать внезапно с благодарностью поймет, что наше предложение идет на пользу обеим сторонам. Рука не всегда приносит смерть, мой мальчик. Не всегда.
– Достаточно часто.
– Я никогда не скрывал этого от тебя.
В голосе Чейда я услышал две нотки, которых никогда не слышал раньше: желание оправдаться и боль. Но молодость безжалостна, и я сказал:
– Я не думаю, что хочу чему-нибудь у тебя учиться. Наверное, я пойду к Шрюду и скажу ему: пусть найдет себе кого-нибудь другого, чтобы тот убивал для него людей.
– Воля твоя. Но сейчас я тебе этого не советую.
Его спокойствие застало меня врасплох.
– Почему?
– Потому что это сведет на нет все, что Чивэл пытался для тебя сделать. Это привлечет к тебе внимание. А сейчас оно тебе совсем ни к чему. – Чейд говорил медленно, с расстановкой, слова его были весомыми.
– Почему? – Я невольно понизил голос до шепота.
– Потому что кое-кто захочет окончательно поставить точку на истории Чивэла. А это лучше всего можно сделать, устранив тебя. Они будут следить за тем, как ты переживаешь смерть отца. Не возникают ли у тебя вредные идеи, не строишь ли ты планов? Не станешь ли ты теперь такой же костью в горле, какой был для них Чивэл?
– Что?
– Мой мальчик, – сказал Чейд и притянул меня к себе. Впервые он заговорил со мной таким тоном. – Сейчас тебе надо быть тихим и осторожным. Я понимаю, почему Баррич остриг твои волосы, но, по правде говоря, я хотел бы, чтобы он этого не делал. Я хотел бы, чтобы никто не вспомнил, что Чивэл был твоим отцом. Ты еще такой цыпленок… Но выслушай меня. Сейчас не меняй ничего в жизни. Делай то же, что раньше. Подожди шесть месяцев или год. Потом решай. Но сейчас…
– Как умер мой отец?
Чейд испытующе посмотрел на меня:
– Разве ты не слышал, что он упал с лошади?
– Да. Но я слышал, что Баррич ругал человека, который сказал это, утверждая, что Чивэл не мог упасть, а лошадь не могла его сбросить.
– Барричу лучше бы придержать язык.
– Так как же умер мой отец?
– Не знаю. Но, как и Баррич, я не верю в то, что он упал с лошади. – Чейд замолчал.
Я опустился на пол, сел у его голых костлявых ног и уставился на огонь.
– Меня тоже убьют?
Он долго молчал.
– Не знаю. Нет, если я смогу помешать этому. Думаю, сперва твоим врагам придется убедить короля Шрюда, что это необходимо. А если они это сделают, я буду знать.
– Значит, ты думаешь, что это идет из замка.
– Да. – Чейд долго ждал, но я молчал, не желая спрашивать. Тем не менее он ответил: – Я ничего не знал. И уж подавно не прикладывал свою руку. Они даже не обращались ко мне. Вероятно, они понимали, что я не просто откажусь. Я бы проследил, чтобы это никогда не произошло.
– А-а. – я немного успокоился. Но мой наставник к тому времени уже слишком хорошо обучил меня придворному образу мыслей. – Тогда они, наверное, не пришли бы к тебе, если бы решили покончить со мной. Побоялись бы, что ты и меня предостережешь.
Он взял меня рукой за подбородок и повернул мое лицо так, что наши глаза встретились.
– Смерть твоего отца должна быть самым серьезным предостережением, которое тебе потребуется – сейчас или когда бы то ни было. Ты незаконнорожденный, мальчик. Мы всегда делаем их уязвимыми и представляем для них опасность. Нас всегда готовы убрать, за исключением тех случаев, когда мы совершенно необходимы для их собственной безопасности. Я кое-чему научил тебя за последние несколько лет. Но этот урок ты должен запомнить лучше всех прочих и никогда не забывать о нем. Если когда-нибудь окажется, что ты им не нужен, они убьют тебя.
Я посмотрел на него, широко раскрыв глаза.
– Я им и сейчас не нужен.