Училка

Настьке нравилась Розина стать, королевская осанка, она была потрясена ее величием и царственностью. Рассказывала, как все замолкают от одного ее взгляда, как она никогда не кричит — посмотрит, улыбнется, и все стоят навытяжку перед ней. Когда я спросила Никитоса, нравится ли ему Роза, он даже не понял, о чем я говорю. «Ну, Роза Александровна, Никитос, помнишь, красивая, высокая такая!» — принялась объяснять ему Настька. Никитос только пожал плечами: «Не-а. Не знаю». «Ну кто линейки ведет! Грамоту кто тебе давал за плавание? Помнишь?» «А-а, грамоту! — обрадовался Никитос. — Помню… А кто давал — не помню». Вот и весь сказ. Две планеты — девочка и мальчик.

Сейчас я смотрела на Розу. Неужели она действительно такая жестокая? Или это особенность профессии? Как у хирургов? Не будешь жестоким, будешь плохим хирургом?

— Ты что? — Роза похлопала меня по плечу. — Что, серьезное что-то?

— Да нет. Швы разошлись, лоб разбил. Сотрясения вроде не было.

— Не тошнило? — осведомилась Роза.

— Нет.

— Значит, не было.

— Да, его все бьют по голове, бьют, а сотрясения нет.

— Это ты про Дубова, что ли? — Роза прищурилась. — Ох, как не хочется, чтобы он в пятый класс сюда приходил…

— Не берите.

— Как? Как не брать? Мы всех обязаны брать. Вот поставят его на учет — тогда посмотрим, и то… Да ведь родители потерпевших до полиции никогда дела не доводят, как бы ни дрались. Сами виноваты. Вот ты написала заявление в полицию?

— Нет.

— Вот видишь. А написала бы, может, и присмирел бы паренек.

— Мой брат тоже так говорит.

— Кстати, а кто у тебя брат? — вкрадчиво спросила Роза.

— Брат? — пожала я плечами. — Андрюшка.

— Да я понимаю… Я помню его. Очень красивый мальчик был… А кто он? Говорят, что он…

— Ну да, — не дала я договорить Розе. — Что-то вроде того, что говорят.

— Ну-ну… — улыбнулась Роза одной из своих самых страшных улыбок. — Ты, Аня, зря со мной так.

— Как?

— Не откровенна. Может быть, ты думаешь: Роза — цербер, Роза ходит и на всех лает? Может быть, ты думаешь, что я привыкла ко всему этому?

Я не очень понимала, о чем говорит Роза, и уж совершенно не понимала, почему у нее вдруг подозрительно покраснели нос и глаза. Роза умеет плакать? Роза не хочет, чтобы ее считали цербером?

— Хорошо, — кивнула я. — Можно, я буду звать тебя Нецербер? Красиво так, по-немецки…

— Да ну тебя! — отмахнулась Роза и зашагала по коридору, на ходу одергивая разошедшихся старшеклассников, тех, кто вовремя не увидел, что по рекреации идет Не-Цербер.

Хорошо, что они хоть кого-то боятся. Не пряником — кнутом в основном воспитывается человек, увы. Страхом. Я пытаюсь доказать обратное и воспитываю своих пряниками, лаской, дружбой. Получается? Не пойму пока. Вроде да. А вроде и нет. Настька как выла до посинения при любом удобном случае, когда страшно, когда растерялась, так и воет, Никитос чем дальше, тем страшнее дерется. А я им — «Извольте пряничка откушать! Не войте, не деритесь…»

В восьмой «В» я вошла задумчивая. И обнаружила, что меня ждет сюрприз.

За партами сидели девочки, дисциплинированно, положив руки на стол, как первоклассницы. Не играли в планшеты, не хихикали, не тыкали пальцами в телефон, не причесывались.

Четыре девочки, за двумя партами. Больше в классе никого не было. Вероника молча чертила пальцем что-то на парте и время от времени поглядывала на меня огромными глазами.

— У тебя есть восточная кровь? — спросила я ее.

Она даже вздрогнула от такого вопроса.

— Что?

— Ну просто я смотрю на тебя и восточных черт не вижу, а что-то такое есть в твоем лице…

— Я не знаю, — довольно сдержанно проговорила Вероника.

— Ну хорошо, извини. Давайте поговорим сегодня вот о чем. У нас ведь Фонвизин сейчас, так? Как вы думаете, Митрофанушка — явление историческое или типичное? Давай ты начнешь, м-м-м… Полина, правильно? — я кивнула на одну из девочек.

Та, не вставая, смотрела-смотрела на меня, потом сказала:

— Я не читала эту книжку.

— А как книжка называется, знаешь?

Девочка молчала.

Вероника пожала плечами и проговорила:

— Полин, ну если ты осталась, говори что-нибудь!

Девочка продолжала молчать.

— Хорошо, кто знает?

Не поднимая руки, ответила другая девочка:

— «Недоросль». Мы ходили в театр, смотрели в пятом классе.

— В четвертом! — поправила ее Вероника.

— Девочки, ну какая разница! Кто может ответить на мой вопрос? Ну вот ты, пожалуйста, — я показала на последнюю, молчавшую пока. Черт, как же мне выучить все их имена? Они же еще пересаживаются! Наташа она, что ли, или одна из многочисленных Даш?

— Я не понимаю вопроса, — ответила вполне искренне мне девочка. — Что такое историческое явление?

— Ясно, хорошо. Тогда давайте так… Кто-нибудь из вашего класса похож на Митрофанушку?

Девочки засмеялись.

— «Не хочу учиться, а хочу жениться!» — сказала одна девочка.

— Ну да, вроде того. Только это не Фонвизин, а «Дюймовочка». Но суть почти что та же.

— А кто у кого списал? — засмеялась четвертая.

— Девочки, подождите, — Вероника остановила веселье. — Анна Леонидовна, а почему вы не спрашиваете, где остальные?

— Заболели, наверно, — пожала я плечами.

Вероника внимательно смотрела на меня.

— Нет, они не заболели!