— Нет, этого достаточно, — говорит слегка севшим голосом. Мне даже кажется, что она вот-вот задрожит. А потом поворачивается к директрисе и на одном дыхании выдаёт: — Конфликт исчерпан, Марина Викторовна. Извините, мне нужно идти. Дети ждут.
И почти пулей вылетает из кабинета.
Беги, Кошка, беги. Далеко не убежишь — мой дружок запал на тебя.
8
Люба
— Всегда было интересно, скелет настоящий? — раздаётся сзади, и я аж подпрыгиваю от неожиданности. — Не, сейчас-то я знаю, что нет, но раньше думал, что реально человеческий.
Резко оборачиваюсь и смотрю на незваного гостя. Дорофеев-старший стоит в дверях и смотрит на меня снизу вверх.
Почему снизу вверх? Да потому что я взобралась на стремянку, чтобы достать чистые ватманы из самых высоких антресолей над доской.
И теперь надо как-то спуститься. А в присутствии орангутанга мои ноги почему-то отказываются стоять твёрдо и устойчиво.
— Что вы здесь забыли? — спрашиваю строго и, вцепившись в стремянку максимально крепко руками, осторожно сползаю вниз.
— Как что? Пришёл подробнее узнать, как учится мой сын. Я же имею на это право? — нагло выгибает бровь.
Ясное дело, зачем же ещё. И не выгонишь же!
— Мне пока нечего сказать, — складываю руки на груди. Между мною и орангутангом мой учительский стол, и это даёт мне хоть какое-то разделение границ. Потому что, кажется, этому Дорофееву неведомо о них в принципе. — Ваш сын был сегодня на моём уроке в первый раз. И если судить даже по этому уроку, то ничего положительного сказать не могу: сначала он дерзил, а потом весь урок показательно не работал, закрыв тетрадь и учебник.
— Ну что ты так сразу, Любовь Андреевна, — делает ещё несколько шагов в мою сторону, заложив большие пальцы ладоней в карманы джинсов, а у меня возникает внезапный импульс сделать шаг назад, что даже приходится ухватиться рукой за спинку стула, чтобы не поддаться ему. — Может, стоит дать ему шанс? Чему вас там в педагогическом учат: индивидуальный подход там, шанс каждому ребёнку.
О-о-о-о! Он решил меня учить, как мне работать?
Методистом заделался?
Я же не учу его морды другим мужикам расшибать.
— У вас есть претензии к моей работе? — смотрю на него, вскинув брови. — Можете оформить в письменном виде и отнести на стол к директору.
— Ну чего сразу к директору-то, — Дорофеев ведёт себя в моём кабинете, словно у себя дома. Проходится вдоль стенда с палеозоем, рассматривая всё так, будто ему интересно. Приподнимает двумя пальцами за лучевую кость руку скелета и отпускает. — Можем и сами обсудить. Общий язык, так сказать, найти.
Вот он вроде бы говорит обычные слова. Такие говорили мне и другие родители. Но именно от Дорофеева они звучат с каким-то пошлым подтекстом.
— Не трогайте, пожалуйста, демонстрационные материалы. Они стоят недёшево.
— Предлагаю сходить в соседнюю кофейню и всё обсудить, что тут сколько стоит и чем я мог бы пополнить этот ваш фонд демонстрационных материалов, — поворачивается ко мне и упирается своим взглядом прямо в моё лицо.
Мне от его этого взгляда совсем неуютно становится. На спине испарина появляется, в кончиках пальцев лёгкое покалывание. Сразу вспоминается вечер пятницы — сначала его дикий победный рык на ринге, а потом голодный взгляд на меня и это его бесцеремонное:
Он привык получать то, что хочет, и сейчас не стоит обманываться его миролюбивой улыбкой.
— Вы мне взятку предлагаете? — выше поднимаю подбородок.
А как назвать это иначе? Чтобы потом этот туз лежал у него в рукаве и он мог мною помыкать?
— Ну какая взятка, Кисуля? Мы просто не с того начали как-то, и я хотел бы это исправить. И это… за очки я тебе ещё торчу.
Я чувствую, что у меня даже кончики ушей жжёт от возмущения.
Он совсем, что ли, не в себе? Вообще никаких берегов не видит?
— Вы что себе позволяете? — у меня аж дыхание сбоит от возмущения. — Вы вообще не отдаёте себе отчёт, что разговариваете с учителем вашего ребёнка?
— Ну не кипятись ты так, что я такого сказал-то? — разводит руками, а у меня вдруг крышу сносит. Я бы не назвала себя истероидной личностью, но этот неандерталец вызывает во мне такие эмоции, о наличии которых я у себя даже не подозревала!
Я просто хватаю учебник шестого класса и запускаю в него. И тут же понимаю, что пересекла черту.
Дорофеев ловит учебник так, будто заранее знал, что я это сделаю. И начинает ржать. А я понимаю, что вот теперь-то у него есть все шансы взять меня на крючок и без всяких взяток.
Так и представляю его жалобу директору:
И всё равно всем будет, что сначала он принял меня за проститутку, потом пытался откупиться деньгами, решил, что может учить меня, как мне делать свою работу, а потом ещё и хамить, называя Кисулей.