Училка

Я услышала характерный звук предупреждающей сирены. Где-то рядом подъехала машина с мигалкой.

— Так… — раздался рядом спокойный родной голос. — А теперь все по порядку и без лишних судорог.

— Гражданин, проходите, не надо здесь задерживаться! — Полицейский попытался преградить путь Андрюшке. Это он зря сделал.

— Я здесь, уважаемый, не задерживаюсь, а восстанавливаю, как я вижу, попранное правосудие. — Андрюшка достал служебное удостоверение.

Полицейский попытался его выхватить. Андрюшка лишь покачал головой:

— Не стоит. Остановись лучше.

Андрюшкин тон произвел впечатление. Сержанты хорошо знают, как разговаривают начальники. И не знают, но кишками чуют, если это большие начальники.

Врачи уже укладывали Никитоса на носилки. Игоряша в растерянности смотрел на меня.

— Иду! — махнула я ему рукой. — Андрюш, разберетесь, ладно? Пусть оформляют наезд, а я с Никитосом — в больницу.

Брат кивнул.

— Наезд! — взвилась Громовская, та не та — я пока не узнала, разницы никакой нет, хотя…

— Сын учится в сто девяносто третьей школе? — обернулась я к ней.

Я увидела, как расширились глаза у тетки. А, ясно. Учится. Всё складывается. Мать Громовского. Ничего удивительного.

— Я — новая учительница русского. Не переживай! — кивнула я тетке. — Подождите! — я бегом бросилась к врачу, который садился в салон. — Что с ним?

Врач обернулся ко мне:

— Ну вы бы хоть подошли, что ли! Какие странные родители… У него там швы разъехались на голове, снова придется зашивать, и на лбу сильный ушиб, может быть, сотрясение.

— Сотрясение? — Мигом нарисовавшаяся рядом Громовская бесцеремонно попыталась оттолкнуть меня и подойти поближе к врачу. — Доктор, это ущерб здоровью какой степени тяжести квалифицируется?

— Опытные! — покачал головой врач. — Тяжелой степени!

— Да ладно! — нервно хохотнула Громовская. — Вон он в сознании. Э-эй! — помахала она рукой Никитосу. — Реагирует.

— Да вы что в самом деле! — выдохнула я, даже не зная, что сказать. — Свинья какая!

— Заткнись! — прошипела Громовская, не оборачиваясь.

— Да… ушиб мозга, скорей всего… Даже не сотрясение, — прищурился врач, глядя на Громовскую, все запахивавшую и запахивавшую нервически свою расстегнутую шубку.

— А что хуже?

— Хуже всего, когда люди превращаются в животных, — раздался за моей спиной голос Андрюшки. Он мягко взял Громовскую под локоть, та изо всех сил стала вырываться. — Пойдемте, пойдемте, дама… — Не обращая внимания на резкие движения и повизгивания Громовской, Андрюшка увел ее от машины.

— Отстань от меня, козел! Да где же полиция! Вы что, не видите, меня избивают! — орала Громовская, и я поняла, откуда у ее сына такие прочные навыки борьбы с окружающим миром. Наблюдал с раннего детства, видать.

— Правда ушиб мозга? — спросила я врача.

— Неправда, — успокоил он меня. — А впрочем, я не знаю. Посмотрят в больнице.

— Вы будете его сейчас зашивать?

— Мамаш, успокойтесь. Я буду его оформлять на госпитализацию, в больницу, там и зашьют, и промоют. — Врач, не слушая больше ничего, залез в машину вместе с носилками. — И диагноз поставят, и все проверят… — продолжал он недовольно бормотать. — Мы только так, констатируем жизнь или смерть… Клизму поставим, если пережрали… но это не в вашем случае… Так, боец, живой, значит?

Я увидела, как попытался улыбнуться Никитос, кивнула ему. Сильный мальчик.

— А мне-то куда? Можно мне тоже?

— Нужно! Садитесь! Документы какие-то есть?

— Есть. Игорь! — я окликнула Игоряшу, который стоял, обнявши Настьку, и покачивался вместе с ней.

— А? Нюся, я здесь! — Торопливыми шажками он подошел к задней двери «Скорой», которую как раз собирался закрыть медбрат.

— Ключи возьми, идите с Настькой домой.

— А ты? — растерянно посмотрел он на меня и на Никитоса, который лежал с полузакрытыми глазами на носилках, врач промокал ему чем-то грязь на ране на лбу.

— А я с Никитой в больницу. Андрюш! — крикнула я брату, которого теперь не видела из машины.

— Мамаша, ну что же вы такие беспокойные! — покачал головой врач.

— Извините… — Я увидела наконец брата, он шел на мой голос. — Андрюшка, запиши там все, ладно? Никита скользил по ледяной тропинке, а она ехала по тротуару, говорила по телефону, была еще в темных очках, ничего не видела, наверно, и смотрела на себя в зеркальце при этом. И сшибла Никитоса. И еще хотела убежать. Вон камера у магазина, на всякий случай, да?

— Всё? — спросил меня врач.

— Езжайте, не беспокойся. — Андрюшка легко запрыгнул в машину, поцеловал аккуратно Никитоса, крепко сжал мне руку. — Всё будет хорошо, я уверен.

— Да.

Я на секунду посмотрела в Андрюшкины глаза. В них были папа и мама вместе.

— Да. Всё будет хорошо, — сказала я.

Он еще раз посмотрел на Никитоса, подмигнул ему и быстро спрыгнул с подножки машины.

— Мама-а-а-а… — громко плакала Настька, как маленькая пожарная сирена, которой в одиночку надо оповестить город о большом пожаре.

— Игоряша, — я уже звонила ему, потому что дверь была закрыта и машина медленно тронулась, — Настю успокой, пожалуйста. И зайди в магазин, купи сыр и на утро творог.

— Хорошо, Анюсечка. Только у меня нет денег.