Учитель Гнус. Верноподданный. Новеллы

На Зибенбергштрассе им пришлось выдержать сцену с мебельщиком; он утверждал, что они перепродали часть еще не оплаченной мебели, и грозил судом. Гнус с ядовитой усмешкой пригласил его зайти и взглянуть, так ли это. Артистка Фрелих вмешалась:

— Можете распрощаться с вашими надеждами, — мы, знаете ли, тоже себе на уме.

Тут возле нее послышался звон сабли. Она вздрогнула и быстро отвела глаза. Какой-то голос громко произнес:

— Черт подери!

И другой удивленно, но небрежно:

— Вот так встреча!

Артистка Фрелих больше не слушала, что говорит мебельщик. Минуту спустя она повернулась к нему спиной и пошла дальше, но уже неуверенной и шаткой походкой. Только поравнявшись с кондитерской Мумма, она обратила внимание на то, что Гнус молчит. Ощутив нечто вроде укора совести, она защебетала, стараясь утешить его после того, что они сейчас видели. На душе у него потеплело, и он предложил ей зайти в кондитерскую. Пока он заказывал что-то у стойки, она прошла в соседнее помещение. Тут послышался стук в окно. Из предосторожности она не подняла глаз; впрочем, она и так знала, что это снова Эрцум и Ломан.

Гнус даже вечером не мог успокоиться. Он шмыгал среди гостей, отпускал иронические и нелепо-злобные замечания, твердил: «Я подлинный гнус», — и пояснял:

— Моего здесь — что правда, то правда — только подушка на диване да рама вон той картины.

Когда артистка Фрелих на минутку забежала в спальню, он пошел за нею и возвестил:

— Ученик Бретпот в ближайшее время своего добьется.

— Крышка? — спросила она. — Да нет, Гнусик, он опять набит деньгами.

— Все может быть. Но откуда он берет эти деньги, — вот вопрос, заслуживающий самого досконального рассмотрения.

— Ну, а дальше-то что?

Он вплотную подошел к ней с вымученной, казалось, через силу пробившейся наружу улыбкой.

— Мне все известно, я подкупил его кассира. Это деньги Эрцума, опекун обкрадывает своего подопечного.

Артистка Фрелих остолбенела от изумления, а он продолжал:

— Ловко, ничего не скажешь. Да, стоит еще жить на свете. Итак, уже второй из трех. Ученик Кизелак повержен и растоптан. Ученик фон Эрцум уже трещит и скоро рухнет. Остается еще только третий.

Она не выдержала его взгляда и крикнула в смятении:

— Да о ком ты толкуешь? Я не пойму.

— Третий еще подлежит поимке. Он должен быть и будет пойман с поличным.

Она робко на него поглядела и вдруг заговорила вызывающим топом:

— Это, наверно, тот, что тебе поперек горла встал; мне даже посмотреть в его сторону нельзя, — ты сразу на стенку лезешь.

Он понурил голову и часто задышал.

— Я, конечно, не расположен… — глухо проговорил он. — И тем не менее этот ученик должен быть пойман. И будет.

Она передернула плечами.

— Что ты глаза таращишь? У тебя, верно, жар. Тебе, Гнусик, надо лечь в постель и хорошенько пропотеть. Я велю тебе сварить ромашковый настой. Очень уж тебя разбирает, смотри — перекинется на желудок, а тогда… раз — и нету человека. Ты слышишь, что я говорю?.. Ей-богу, как бы беды не приключилось.

Гнус ее не слушал. Он сказал:

— Но не ты, не ты его поймаешь!

Он проговорил это с отчаянной мольбой, какой она никогда не слыхала в его голосе; от зловещего предчувствия мурашки пробежали у нее по спине. Так ночью просыпается человек от бешеного стука в дверь его спальни.

Глава семнадцатая

На следующее утро артистка Фрелих долго ломала себе голову, за чем бы ей отправиться в город, и когда ее наконец осенило, немедленно вышла из дому. Она косилась на свое отраженье во всех витринах: ведь сегодня два с половиной часа было потрачено на туалет. Сердце ее торопливо билось в ожидании. В начале Зибенбергштрассе она остановилась у лавки книготорговца Редлина — первый раз в жизни смотрела в окно книжного магазина, — склонилась, рассматривая книги, и в затылке ощутила какое-то щекотанье, словно вот-вот кто-то до нее дотронется. Вдруг сзади послышался голос:

— Итак, мы снова встретились, сударыня.

Она постаралась обернуться с медлительной грацией.

— Ах! Господин Ломан! Вот вы и опять в родных краях.

— Надеюсь что вам это не неприятно, сударыня.

— Нет, почему же? А куда вы девали своего приятеля?

— Вы говорите о графе фон Эрцуме? Ну, у него своя дорога… Не пройтись ли нам немного, сударыня?

— Вот как! А что нынче поделывает ваш приятель?

— Он авантажер^{29}. Теперь приехал сюда в отпуск.

— Ах, что вы говорите? И что, он все так же мил?

Подумать только, что Ломан остается спокойным, хотя она все время спрашивает о его друге. Ей даже показалось, что он над нею подсмеивается. Впрочем, ей это казалось еще в «Голубом ангеле». Ни один человек, кроме Ломана, не наводил ее на такое подозренье. Артистку Фрелих бросило в жар. Ломан предложил ей зайти в кондитерскую. Она с досадой ответила:

— Ступайте один! Я спешу.

— Для зорких глаз провинциалов мы, пожалуй, слишком долго стоим на этом углу, сударыня.