Учитель истории

— Какие у нас с тобой деньги; с жиру бесятся, с ума посходили.

— Ага, это как в притче: когда проворовавшегося князя с коня ссадили, он сапоги кнутом бил — их во всем винил.

— Да и наши архаровцы хороши, недоноски проклятые.

— Да-а, чуть не убили...

Малхаз понял, что речь о нем, и пока не начались новые откровения, осторожно присел на кровати, тихо поздоровался.

— О-о! Встал наш джигит!.. Эстери! Эстери! Иди, он уже проснулся.

В дверях шевельнулась занавесь, смущенно улыбаясь, появилась Эстери; сразу же, пряча лицо, направилась к плите.

— Ты смотри, как преобразилась, прямо не узнать.

— Правильно, а то что ж, всю жизнь в трауре быть.

— Еще скажете слово — кормить не буду, — полушутя-полувсерьез сказала Эстери, не оборачиваясь.

— Ой-ой-ой! Тебе не скажем, а вот молодого человека поблагодарим: смотри, как оживил, прямо голубкой стала.

— А еды наготовила!

— Перестаньте! — строго сказала Эстери.

Малхаз отказался было от еды, но поняв, что все ради него — присел к столу. Эстери, в бирюзово-цветастом платье, совсем помолодевшая, суетилась вокруг них.

— Год мяса не ели, — прошамкала одна, уминая вторую котлету.

— Как не ели, а на уразу... всего полгода, — шепелявила вторая беззубым ртом.

— Хе-хе, теперь Эстери, точно, на базар не пойдет, все деньги зараз проедим.

— Да замолчите вы! — топнула ногой Эстери, как в школе на учеников.

После котлет и овощного салата были чай и «изюминка» торжества — простой яблочный торт.

— Всю ночь не спала, — не умолкали бабульки.

— Даже волосы и ногти покрасить успела.

— Ха-ха-ха! — прыснул от смеха Малхаз, чуть не подавился, стал кашлять, а Эстери выбежала во двор.

Чуть погодя, поблагодарив бабулек, засобирался и гость.

— Ты ее береги, сынок, таких ныне нет, золотко она наше.

— Она наивна и пряма, натерпелась в жизни... может, сейчас повезет, благослови вас Бог. А женских сплетен не слушай, предрассудки чеченские — брось, лучше жены — у тебя не будет. Запомни, сынок.

Малхаз вышел во двор: кругом все искорежено, все разбито прошлой войной; мужских рук нет, а видно, Эстери в своем дворике постаралась — маленький цветник, ухоженная дорожка и даже парник.

— Вы уходите? Так и не поели, Малхаз Ошаевич, — Эстери стояла, низко наклонив голову, о ее ногу, мяукая, извиваясь терся рыжий кот.

Может даже нагло, с ног до головы, оценивающе осмотрел ее учитель истории. Конечно, это была не та Эстери, которой он грезил, которую он помнил; время, а главное, судьба оставили следы на ее лице и даже осанке; и в то же время еще и суток не прошло, как они встретились, а перемены разительны — в этих по-прежнему изумительных глазах блеск, на щеках возродился румянец, ухоженность во всем.

— Проводи меня за ворота, разговор есть, — попросил учитель истории, он не хотел, чтобы бабули услышали их разговор.

На улице безлюдно, разбитые колеи, заросшие, будто на свалке, обочины дорог, везде мусор, грязь. В воздухе гарь от самодельных нефтеварочных агрегатов, установленных почти в каждом дворе — нефть в Грозном выходит из земли чуть ли не самотеком. Вся эта атмосфера давит на Малхаза, чужда ему и даже кажется враждебной.

С минуту они стояли молча, Шамсадов не знал, как начать, а потом незатейливо буркнул:

— Выходи за меня замуж.

Краской залилось лицо Эстери, на груди нервно сжала она руки, а поза словно у провинившейся школьницы.

— Что молчишь? — стал напирать учитель истории, исподлобья упираясь взглядом в ее лицо, чуть подступая.

— Малхаз Ошаевич, Вы... Вы, — она невольно отступила, странно улыбнулась. — Вы очень сильно изменились.

— Все мы не молодеем, — еще суше стал его тон.

— Я не об этом... Вы стали совсем другой.

— Мне некогда цацкаться.

— Я и не прошу, — с надрывом произнесла Эстери, рванулась к калитке.

Малхаз резко, даже грубовато преградил ей путь. Она отвернулась, в глазах стояли слезы.

— Вы вчера слышали бабкин треп — это мое косвенное признание, и сейчас то ли жалеете, то ли хотите сделать снисхождение... во всяком случае — это не то, Ваш тон...

— Перестань, — так же грубо, и чуть погодя помягче. — Ты мне очень нужна. — Оглядевшись по сторонам. — Эстери, ну, посмотри кругом, как можно в этом бардаке сентиментальничать, жить, а тем более объясняться в любви?

С вызовом она обернулась к Шамсадову.

— Можно, можно! И так и живем, и любим, и плачем, и хороним, и рожаем, и свадьбы играем, и предложения делают с уважением, а не так, чтобы сразу отказала.

— Ты мне не откажешь, — чуть мягче.

— Что, деваться некуда? Я такого от Вас не...

— Перестань, не говори глупостей! — перебил он с раздражением. — Я объясняться в любви не умею...

— Да, — в свою очередь перебила Эстери, — это правда, Вы еще кант-стаг[32], а я уже старая жеро[33], схоронившая сына, сама признающаяся в любви, вешающаяся от безысходности на шею.

— Замолчи! — прикрикнул на нее Шамсадов; от всплеска эмоций оба потупили взгляды; и тут неожиданно Малхаз улыбнулся. — Эстери, а что было бы плохого, если бы ты даже и призналась в любви? Древние амазонки, твои прапрабабушки, сами выбирали себе мужчин... Так я прошу — выбери меня.