Учитель истории

— Тебе нельзя волноваться, нельзя вставать, — хватал ее за плечи Мних, и, видя прежнее упрямство Аны. — Да пойми же, пойми. Они просили пятьдесят килограммов золота за обеих…

— Сколько?! — застыла Ана.

— Пятьдесят!.. Я привез. Здесь сумму увеличили до ста. Я взял в долг у местных знакомых — отдал. А они, твари, — это он шепотом, — еще пятьдесят потребовали. Где я здесь столько возьму?

— Это неслыханное богатство! — стал тише голос Аны. — Как я рассчитаюсь с Вами?

— Не волнуйся, я разберусь. Это мои заботы, — кружился вокруг Мних, — только, пожалуйста, делай, как я прошу, сейчас не до шуток, — и вновь шепотом. — Это разнузданные дикари, и могут еще что затребовать.

Как можно вновь расстаться с сестрой, Ана не представляла. Правда, оставаться здесь тоже не желала; одна мысль о наложничестве бросала ее в озноб.

— Аза, сестра, родная! Прости! Я приеду за тобой! Все продам, и скоро выкуплю. Главное, ты жива и я знаю, где ты!

— Да, да, прошу тебя, уезжай, — так же горько плакала Аза. — Теперь мне легко. Мы нашли друг друга! Я счастлива! Уезжай!.. Здешние мужчины слово не держат, а на женщин, тем более таких, белых, золотых, ой как падки, на любую подлость пойдут… Не мучь меня, хоть ты будь свободной, уезжай, и не завтра, а сейчас же.

— Да-да, — словно понимая чеченский, поддакивает Мних, — надо торопиться, здешний люд ненадежен, да и срочные дела ждут нас в Константинополе.

Казалось бы, долгая, ветреная зима в неволе пролетела вроде незаметно, и Ана понимала: оттого, что рядом была любимая, единственная сестра, с которой она так и не наговорилась, не все успела рассказать. По весне погода была прекрасная, тихая, солнечная, а Ану все знобило; укутавшись в толстое шерстяное одеяло, даже когда остров скрылся за горизонтом, она стояла упорно на корме, и словно сестра ее слышит, все время сквозь слезы повторяла:

— Аза, родная, единственная, несчастная, я не брошу тебя, ни за что не оставлю… Все отдам, а выкуплю.

Последнее слово током прошибло ее сознание. Только сейчас, под этим освежающим ветром, на этом морском просторе она реально оценила масштаб заплаченного выкупа, и то, что еще предстояло заплатить. Это ее подстегнуло, раззадорило, мобилизовало. «Надо жить, надо бороться, а не нюни разводить», — решила она и, развернувшись, увидела, как тихо, не утруждаясь, работают гребцы.

— А ну, активней, веселей, быстрее, — скомандовала она, и никто — ни капитан корабля, ни военные чины Византии, сопровождающие Мниха, ни сам Мних не сказали ни слова против — официально Ана носит статус августейшей особы. — Здесь кругом пираты, а помощи нам ждать не от кого, тем более от нашего царя.

— Ты абсолютно права, — чуть позже, когда они остались наедине, по-заговорщически зашепелявил Зембрия Мних, и он еще не продолжил, а Ана, уже досконально изучившая его, поняла, что доктор что-то новое, грандиозное замышляет. — Нет худа без добра, все удачно сложилось.

— Что удачно? То, что я в плен попала?

— Ну, не то чтобы это… а Лекапины, видишь, тебя, народную любимицу, заслужившую царские полномочия, не только не спасли, а в неволю к антихристам толкали.

— С каких это пор Вы о Христе заботитесь?

— А как же не заботиться? Он был и всегда будет нашим, — настойчиво шептал Мних. — Так тебя это не должно интересовать. Твое дело спасти сестру, а для этого выполнять мои просьбы… Ты молодчина, все готово.

Что готово — Ана не спросила. Понятно, что над Лекапинами нависло мщение Мниха; заговор давно зрел, да, видать, до сих пор не получалось. Сама Ана теперь тоже согласна на все, чтобы Лекапинов наказать, да одно гложет — брат Бозурко с ними в сватовстве. И выдавая это терзание и зная, что не Мних, а в первую очередь ее брат должен был спасать сестер из неволи, подавленно спросила:

— А как Бозурко?

— Бозурко? — недобро переспросил Мних, и после многозначительной паузы, на выдохе. — Все-таки он не Ваш, не тех кровей… не похож на тебя или, скажем, Астарха.

— Да, он не наш, — печально молвила Ана, и впервые рассказала доктору, как Бозурко был усыновлен, а заканчивая, подытожила. — И все равно он мой брат, еще молодой, кто обидит — не прощу… Понятно?

— Не смей так со мной говорить! — насупился Мних.

— Смею. Знаю, что Вы никого не пощадите.

— А тебя пощадили?

— Зембрия, дорогой, — не без надменности произнесла Ана, — я уже не юная девчонка. Давайте все начистоту, а не как раньше, используя, как куклу.

— Хм, м-да… «Все начистоту»? Не скажу, — в упор придвинувшись, говорил Мних. — И никому не скажу… А тебе к тому же это не надо. А скажу лишь одно: на сей раз или твоя и моя головы полетят или Лекапинов мы должны свергнуть — иного, ты сама поймешь, — нет. И ты еще не знаешь, Астарх заключен под стражу, его гвардия, твои земляки, распущены, и я их скрываю от ареста. Твои предприятия — разорены.

— Отчего же это случилось? — крайне удивилась Ана.

— Ты забыла? Оттого, что ты уплыла, не дав согласие выйти замуж за Стефана Лекапина.