Учитель истории

Зембрия был старшим из пяти детей Лазаря Мниха. Потомственные врачеватели — династия Мних из поколения в поколение передавала накопленный опыт. Зембрия не был исключением, с детства он учился у отца, и вместо игр его заставляли сидеть у больных. В пятнадцать лет его отправили за знаниями на три года в Европу, потом вместе с купцами-рахмадитами отправили на тот же срок в Китай, еще пару лет он провел в горах Тибета и на Алтае, познавая тонкости восточной медицины. И когда казалось, что Зембрия, вернувшись из долгих скитаний, продолжит дело отцов, случилось иначе. Руководство еврейской общины Византии, а скорее и не только Византии, решило, что Зембрия в интересах нации должен принять духовный сан. Для этого Зембрия отправили в какие-то священные горы для очень долгого паломничества. Как раз в это время и случилась трагедия — Зембрия потерял всех родных и, по мнению одних, от горя сорвал голос, с тех пор говорит фальцетом; другие утверждали, что в интересах чего-то заветного, будучи в горах, он согласился кастрироваться. Словом, Зембрия так и не женился, почему-то и духовным лицом не стал, а продолжал дело отца — врачевание. Все знали, что ученее врача нет во всей Византии, а значит и далее, и еще знали, что Зембрия унаследовал какое-то могущество предков, какую-то тайну. Самые влиятельные сановники Византии и других стран преклоняются перед ним, даже императоры, хоть им это не нравится, считаются с ним. Тем не менее, положение в обществе никак не отражалось на жизни Зембрия. Он строго придерживается своей религии, но без показных излишеств. С виду он невысокий, краснощекий, полненький добряк, поглощенный своей работой. И только одна у него в жизни страсть, впрочем как и у многих в Константинополе: ипподром, скачки, кони.

Зембрия чуть моложе Басро, с первого взгляда не воспринимал ассистента отца и за глаза называл подопытной крысой. А когда Зембрия узнал о промысле Басро, вообще его возненавидел, брезговал, не общался. Прошло уже много лет, как они не виделись, и тут не Басро, а Басри Бейхами обратился к врачу за помощью.

— Вообще-то, Басро... или как Вас сейчас величать — Басри Бейхами? — сухим фальцетом общался Зембрия, — как Вы знаете, хоть я и врач, но всюду бывать не могу, и помимо личной клиники посещаю больных только в императорском дворце... и то не всех... Однако я знаю круг Вашего общения, и сострадая им, а главное, из-за любопытства о Вашей внезапно пробудившейся заботе, приму вызов на остров, если больной нетранспортабелен.

— О-о! Какое чудесное место, прямо у города! — воскликнул Зембрия, очутившись на острове Бейхами. — Да, оказывается, Ваше дело очень доходное.

— Да, — тем же тоном отвечал работорговец, — ублажаем души людей.

— Хм, я-то думал, что Вы как раз калечите и души и тела людей.

— Вы говорите о рабах?

— Под Богом все равны.

— Ну... я не буду с Вами спорить, скажу лишь одно: я ученик Вашего уважаемого отца.

И без того румяное лицо Зембрия стало пунцовым.

— Не Вам упоминать моего отца! — еще тоньше, до срыва, завизжал Зембрия.

— Простите, — склонил голову Бейхами, — сорвалось... случайно.

Раздраженный Зембрия пожалел о приезде, хотел бегло осмотреть больную и уехать, но врачебный долг взял свое, а когда он от Азы услышал трагедию семьи Алтазура, так похожую на свою и даже еще ужаснее, он провел около больной более трех часов, уехал, а на следующий день сам вернулся со множеством приборов и двумя ассистентами. Пробыл Зембрия на острове ровно сутки, пуская у Аны кровь, насильно вливая в ее рот гранатовый сок и еще какие-то микстуры, прикладывая на голову и ноги пиявки, прокалывая кожу иглами со змеиным ядом. Увидев на лице Аны едва заметный румянец, Зембрия впервые за время пребывания на острове улыбнулся и, почему-то шепотом, сказал Азе:

— Будет жить, сильное у нее сердце.

Не меньшую радость испытывал и Басри Бейхами, довольный тем, что Зембрия Мних не взял плату за лечение. А потом стал недоволен: доктор и без вызова наведывался к больной каждую неделю, вплоть до наступления лета, и под конец совсем огорошил:

— Сколько они стоят? — смущенным фальцетом спросил Зембрия.

— Чего? — еще больше ссутулился Бейхами. — А зачем Вам женщины? — засмеялся он, тут же осекся, извинился и, наигранно изображая конфуз, потер руки, не зная, какую сумму назвать, чтобы не прогадать и не перегнуть — ведь Мних не простой человек, не уровня его клиентуры, с коими можно как угодно торговаться.

— Дорогой Зембрия, — пробудился опыт торговца, — давайте этот вопрос обсудим при следующей встрече.

Всерьез призадумался Басри Бейхами, и тут же поймал себя на мысли, что не может не видеть Ану, он так к ней привык, она так прекрасна и загадочна, в ее присутствии он становится почему-то иным — робким, мягким, воспитанным, и даже боится при ней грубость сказать, тоже пытается быть аристократом или благородным рыцарем. Эти доселе неведомые Бейхами чувства изменяли его внутреннюю жизнь, и он как-то в отъезде поймал себя на мысли: страстно хочется на остров, видеть это лицо, просто быть рядом с ней, с Аной.