Учитель. Назад в СССР

— Так почему Семён Семёнович так переживает за Свирюгина младшего? Может, для начала стоит заняться укрощением старшего? А младший вроде и так со всех сторон положительный парень, — выдвинул я идею. — Вы говорите, что у Василия Свирюгина особые отношения с техникой, и сын в него пошёл. Но с чего-то же старший пить начал?

— Как отец умер, так и ушёл Василий в запой.

— Припоминаю, что-то такое Серафима Николаевна говорила… — нахмурился я. — Может, его закодировать?

— Что, простите? — изумился Юрий Ильич.

Я растерялся, пытаясь припомнить, зашивали алкоголиков в советское время, или нет. ЛТП — лечебно-трудовые профилактории существовали, точно знаю.

— Вы, наверное, про новшество? — сообразил Свиридов.

— Наверное, — осторожно согласился я, надеясь, что директор сейчас пояснит, что имеет в виду.

— Вот недавно в газете передовица была, про трудовые профилактории… К сожалению, Егор Александрович, это не наш случай… — вздохнул Юрий Ильич.

— Да почему же? — возмутился я. — Вызвать участкового, жена заявление напишет, потом суд и в профилакторий на лечение.

— Сразу видно, что вы городской житель, — печально улыбнулся директор. — Серафима на это никогда не пойдёт.

— Да почему же? — повторил я и едва закончил говорить, сообразил простую истину: потому что для деревенской женщины — это позор. И пускай на дворе не девятнадцатый век, и разводы имеют место быть, но разведёнка — это как осетрина второго сорта, а то и третьего. А по доброй воле посадить мужа за решётку, и неважно, что там его будут лечить, — этого в деревне не забудут никогда.

— Вижу, сообразили, да? — понятливо кивнул Свиридов.

— Сообразил… Но почему председатель не накажет… или не отстранит на время, в конце концов? Для острастки… Возможно, такое наказание подействует на Свирюгина…

— Василий с любой техникой на ты…

— Уборочная… — понятливо вздохнул я.

— И не только. Техника всегда ломается, а кроме Василия починить некому…

— И сына его Володи, — вспомнил я.

— Так точно. Потому и заботится директор о том, чтобы не свернул Володя с правильного пути, который он для него наметил.

— Это с какого же? — вскинулся я.

— А вы подумайте, — улыбнулся Юрий Ильич.

— Механика в колхозе? — неуверенно предположил я.

— Берите выше, главного механизатора.

Мы замолчали, думая каждый о своём. Алкоголизм в шестидесятые годы процветал повсеместно. Если не ошибаюсь, именно в шестьдесят седьмом Президиум провёл какой-то указ о принудительной борьбе с пьянством, в котором узаконивались профилактории, как способ перевоспитания пьяниц.

Беда только, что даже в них алкоголику трудно было попасть. Для начала нужно или раз шесть засветиться в вытрезвителе, только после этого товарища автоматически отправят на лечение. Либо родственники должны написать заявление. Потом медицинское обследование, суд, районный или городской народный, ну и всё, сушите сухари, гражданин алкоголик.

Со Свирюгиным этот номер не прокатит. Жена заявление не напишет, председатель колхоза подставлять под монастырь, в смысле под лечебно-трудовой профилакторий, ценный кадр тоже не согласится. Терять механика на полгода, а то и на все два, на такое Семён Семёнович вряд ли пойдёт. Даже при наличии молодой смены из династии механиков.

Володя Свирюгин первого сентября вернётся за школьную парту. В лучшем случае будет чинить технику после уроков. Да только железки имеют свойство ломаться внезапно, а парнишка учится в выпускном классе, и вряд ли кто его отпустит с уроков. Ну один раз, положим, директор согласится, но на постоянной основе — сильно сомневаюсь. Да и я, как классный руководитель, честно говоря, буду против.

Колхоз колхозом, но ломать парню жизнь не позволю. Десятый класс — ответственное дело, впереди экзамены, потом поступление. Если парнишка действительно такой толковый, ему самое место в институте. Не сдаст экзамены, и всё, армия, потом родной колхоз. Здесь ему, понятное дело, будут рады. Но, возможно, здесь и сейчас растёт юный Христианович, или, к примеру, новый Патон…

Саныч, остановись…

— Что? — очнулся я, выныривая из своих мыслей. — Прошу простить, Юрий Ильич, задумался, — я неловко извинился, когда понял, что директор дважды позвал меня по имени.

— Такова жизнь, Егор Александрович, к сожалению, есть вещи, на которые мы не можем изменить несмотря на, казалось бы, доступные рычаги влияния.

— М-да… — только и смог, что ответить я.

— Вот что, дорогой Егор Александрович, ступайте-ка вы домой, — после короткого молчания велел директор. — Насколько я знаю, вам должны некоторую мебель подвезти. Мужики ждать не будут, выгрузят во дворе. Ищи потом помощников…

— Мебель? — удивился я. — Откуда?

— Иван Лукич расстарался, — объяснил Юрий Ильич. — Мы ведь и правда вас так рано не ждали. По нашим расчётам вы должны были прибыть дней за десять до начала учебного года. А тут телеграмма на сельсовет пришла…

— Телеграмма? — ещё больше удивился я.

— Ну, да, от вас же телеграмма и пришла… — директор странно на меня покосился, словно ненадолго засомневался в моих умственных способностях, вернее, в психическом состоянии.