Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.

Когда в январе 1938 г. вышло постановление ЦК партии, круто изменившее освещение политических репрессий, руководители органов управления образованием, включая нового наркома П. А. Тюркина [Тюркин Петр Андреевич, в годы войны начальник политуправления Ленинградского фронта, в январе 1950 г. исключен из партии в связи с расследованием «ленинградского дела», арестован и вскоре умер в Бутырской тюрьме, позднее реабилитирован. — Примеч. пер.], начали клеймить «массовый характер» «необоснованных» и «огульных» увольнений «перестраховщиками» и «карьеристами». В 1937 г. в одном районе на Украине «одним росчерком пера» уволили 50 учителей по «черному списку», составленному районным руководством и утвержденному областными властями. В Ярославской области сняли с работы 200 «честных учителей» (менее 2%) исключительно по политическим мотивам, в т. ч. 22 человека уволили одним распоряжением. В Крыму инспектор ездил по районам, добывая «компрометирующие материалы» на учителей. В конце 1937 г. по всему Советскому Союзу учителей увольняли на основании непроверенных заявлений и доносов, «без всяких оснований и изучения полученных материалов», а просто за «неспособность обеспечить в школе коммунистическое воспитание»

^{627}.

Тем не менее даже эти свидетельства «массовых» или «огульных» увольнений не дают возможности судить, сколько из них имели «политические» причины, а сколько — причины профессиональные. Резкий рост увольнений в конце 1937 г. — на пике террора — наводит на мысль, что большая часть этих репрессий имеет политические основания. В некоторых случаях, судя по объяснениям властей, профессиональные факторы, включая некомпетентность или слабую подготовку, оказывались такими же, если не более, важными причинами для снятия с работы, чем политические, «антисоветские высказывания» или связь с «враждебными элементами».

Чиновники из Дагестана в своем докладе несколько раз упоминают «неблагонадежных» учителей — «кулаков-мулл» [так у автора. — Примеч. пер.], «националистов» или «троцкистов», — что говорит о политических мотивах репрессий. Тем не менее, сказав о скрытых «врагах», эти дагестанские чиновники замечают, что «большинство уволенных не окончили даже начальной школы». Другими словами, людей снимали с работы по профессиональным причинам так же часто или даже чаще, чем по причинам политическим.

Еще одно такое редкое свидетельство: московский отдел образования сообщил в начале 1937 г., что большинство увольнений в ходе переаттестации вызваны недостаточной квалификацией и низким уровнем обучения детей^{628}. Центральные власти призывали уничтожать «врагов» везде, следовательно, чиновникам от образования не было никакого резона занижать число «политических» увольнений. Впрочем, судьбу учителя решали, больше основываясь на его профессиональных качествах, чем на обстоятельствах политического свойства.

Итак, точное число репрессированных учителей определить невозможно. Чаще всего говорят о 3%. Цифра, на первый взгляд, небольшая, однако за ней стоят десятки тысяч человек: увольнение ставило крест на их профессиональной карьере, и судьба их часто оказывалась трагической. Однако, если говорить о терроре в целом, учителя пострадали меньше других профессиональных групп. Послевоенные опросы эмигрантов показали, что по опасности профессия учителя заняла 10 место (из 13). Согласно этому обследованию, учителя подвергались арестам меньше, чем руководители предприятий, инженеры, армейские офицеры, председатели колхозов, ученые, партработники, мастера на заводах и фабриках, бухгалтеры и бригадиры в колхозах. Зато учителя становились мишенью репрессий чаще, чем врачи, колхозники и простые рабочие^{629}

.

Школа была относительно безопасным местом, видимо, еще и потому, что не представляла особой угрозы для сталинизма. Несмотря на громкие заявления о «школьном фронте» и «центральной роли учителя», эта профессия не могла конкурировать с профессиями, связанными с безопасностью страны, промышленным производством, а также с политической деятельностью. По ряду причин в школе работало немного членов партии, она страдала от нехватки ресурсов, в ней трудно было сделать карьеру, а учительницам часто было не до общественной деятельности; эти факторы и обусловили относительную безопасность учителей во времена разгула сталинских репрессий. Вдобавок относительная молодость учительского корпуса означала, что многие учителя не успели окунуться в политику, не обзавелись связями и влиянием, что повысило бы вероятность для них оказаться под ударом^{630}. Воспоминания подтверждают, что жертвами политического террора 1930-х гг. стала относительно небольшая доля учителей. Однако, как будет показано в следующем разделе, хотя подавляющее большинство учителей не лишились работы и не подверглись репрессиям, террор повлиял на их работу, взгляды, отношения с коллегами и окружающими людьми.

Воздействие политического террора