Учительница

Странно, как внезапно все это нахлынуло, когда она возвращалась домой в Тель-Авив из Бат-Яма. С тех пор прошло почти пятьдесят лет, и ей не удавалось вспомнить, что же тогда на самом деле случилось. Она помнила напряжение в ладонях и предплечьях, помнила, что сделала что-то странное. Нет, это позднее оно показалось странным, а тогда просто произошло. Чувство неловкости возникло десятилетия спустя, после того как она многократно отрицала всю историю; после того как поверила, что все забыла и у нее ничего не осталось; что все сгорело в страшном пожаре, уничтожившем ее тель-авивскую квартиру, когда огонь поглотил книги, фотографии, письма; что у нее больше нет ни одного материального свидетельства, за которое она могла бы уцепиться; после того как пыталась отыскать образы у себя внутри – и не находила ничего, прах к праху, – только тогда извлекла она из небытия это видение. Был поздний вечер, и родители, видимо, пошли проведать Адлеров. Может, прихватили с собой бабушку Розу. Ян уехал на несколько дней в летний лагерь и разрешил ей спать в его постели. Она была напугана, что-то ее разбудило – может, услышала какой-то шум снаружи и встала, сонная, чтобы проверить, в чем дело, закрыта ли дверь; а на обратном пути перепутала ванную комнату с уборной. Села на гладкий ободок, ухватилась за него руками и тут же почувствовала, что сзади нет спинки, что она куда-то соскальзывает; тогда она с силой качнулась к противоположной стене, вытолкнула себя из ванны, побежала в комнату и заснула глубоким сном. Она вспомнила, что как раз в те дни мальчики приняли ее в свое тайное общество, после того как она успешно выполнила несколько секретных заданий, о которых не рассказала никому – даже Яну, поверенному всех ее тайн, – и удостоилась права поучаствовать во встрече на крыше дома Януша близ школы, где они собирались разыскать ЧВЧП – так они зашифровали «человека в черном плаще», который преследовал их в городе. Низкорослый Альберт сказал своим густым баритоном, что человек этот замышляет их убить и его надо опередить. Сложность миссии испугала Эльзу, и она оперлась руками на груду кирпичей, наваленных перед их штаб-квартирой, чтобы успокоить сердцебиение. «Ты с ума сошла, – прокричал Альберт, – ты оставляешь отпечатки пальцев! Из-за тебя нас всех обнаружат». Она поспешно убрала руки и засунула поглубже в карманы. Ее тревожили дурные предчувствия, а также реакция Альберта. Пока она размышляла, что делать, Юшка, правая рука Альберта, ударил ее в глаз кулаком. Она поклялась мальчикам, что ни за что их не предаст, что они могут полностью на нее положиться; когда она вернулась домой, левый глаз обрамлял багровый овал, но она наотрез отказалась рассказать правду, соврав, что играла в мяч и ударилась о перекладину ворот. Боялась ли она проговориться во сне? Разбудил ли ее этот страх? Или же всему виной напряжение, которое витало в доме в преддверии неизбежного отъезда Яна? Они понимали, что предстоит долгая разлука, хотя больше не говорили об этом – может, поняв, что речь идет об отрезке времени, о котором сказать нечего, ибо невозможно его представить; в его рамках сложно строить планы, он отличался от всех единиц времени, которые были известны ей и, по всей видимости, ее родителям. Предстоящий отъезд будоражил воздух, и отец с Яном сложили оружие, как старые вояки. Отец старался внимательно выслушивать планы «молодых пионеров», как он их называл, насчет Эрец-Исраэль и за порогом дома с гордостью рассуждал о независимости и решимости своего сына; «Парень что надо», – говорил он у Яна за спиной. Почему-то это ее не успокаивало, сама суть их разногласий была для нее невыносима; Ян уезжал – это свершившийся факт, и этот факт означал, что кто-то не может ужиться с кем-то, что кто-то должен сдаться и уйти. Так она поняла, что в жизни есть несовместимые вещи и компромисс между ними невозможен. Ян объяснил Эльзе, что отец и мать не могут смириться с его правдой, а он – с их. Родители неизменно отождествляют себя с властями, потому что такая установка поддерживает их собственную власть; к тому же они ошибочно полагают, что нам, детям, нужны авторитеты, без которых мы не станем людьми.

– Ты для меня авторитет, – сказала ему Эльза.

– Верю, – улыбнулся он. – Но надеюсь, что однажды ты против меня восстанешь.

«Способна ли я на бунт?» – спрашивала себя Эльза. Она не раз слышала, как отец говорит матери, что сомневается насчет всей этой сионистской идеи. Ни за какое «духовное богатство», не говоря уже о богатстве материальном, он бы не потащился куда-то, бросив все, что они нажили. «И чего же особенного вы нажили?» – насмешливо спрашивал Ян. Он не мог поверить, что можно так цепляться за свой «дом» вопреки царящим вокруг антисемитизму и террору. Но Эльза не сомневалась, что для нее и родителей это место действительно было домом. Непонятно, как можно оставить его да еще отправиться так далеко.

– А вдруг ты об этом пожалеешь? – спросила она Яна.

– Когда подрастешь, ты ко мне присоединишься, – пообещал он. – Ты не сможешь здесь долго оставаться.