Читаем Учитесь говорить по-лужицки полностью

Этот человек был некто Михаил Френцель. Впрочем, сказать о Френцеле «некто» извинительно было разве лишь для приезжего малосведущего Срезневского; по мнению же завсегдатаев сгорелецкой библиотеки, Френцель — имя для здешних славян столь же великое, как для немцев Лютер. Сельский этот пастор, сподобившийся приветствовать государя Московии, в XVII веке первым перевёл для духовных нужд своего народа Новый Завет. Френцель называл соплеменников сербами, и в этом самоназвании тоже была какая-то загадочность. Интересно, имели ли когда-нибудь в древности сербы, живущие под властью саксонского короля, близкое родство с балканскими сербами?

У Срезневского не было сейчас времени, чтобы углубляться в этот специальный вопрос, но на всякий случай он пометил для себя, что славяне, живущие в Саксонии, именуют себя ещё и лужичанами, лужицкими сербами, горними

и дольними лужичанами, а немцы зовут их исстари вендами, венедами, винидами,
подражая, должно быть, античным римским историкам, которые вендами называли всех славян вообще.

Возбужденный читатель то шелестел громадными страницами атласов, то зарывался в энциклопедии, в словари, то записывал торопливым почерком новые фамилии, имена, даты, названия городов и рек… Он попросил ещё одну книгу, изданную здесь же, в Сгорельце, восемьдесят с лишним лет назад. И, кажется, только теперь что-то стало для него проясняться.

Почему могучие племена полабских славян исчезли с лица земли, но доныне жив «народец в полтораста тысяч селян» — малая горстка лужицких сербов? Древние хроники германских миссионеров говорят о жестоком сопротивлении, которое упрямые язычники-славяне оказали им, проповедникам новой религии. Но молчат они о том, что жестокость была взаимной, противоборство беспощадным, а силы слишком неравны. Разобщённые племена не могли бесконечно сопротивляться дисциплинированной организации. Те же, кто и согласен был отречься от своего язычества, не желали принимать богослужение на чужом, непонятном языке. Будто своей погибелью хотели напоследок доказать: религию милосердия и любви нельзя утверждать огнём и мечом, скрежетом непонятной латыни. Умрём, но не примем.

Но при всём том, размышлял Срезневский, у сербов-лужичан в древности не заметно сильного отпора христианству, каким-то образом они сумели укротить в себе дух язычества. Это можно объяснить лишь тем, что христианство проникло к ним совершенно другим путем, чем к прибалтийским славянам, и прокладывало себе дорогу не насилием, а любовью, не мечом, но проповедью на живом народном языке. На своём языке. И не через западного чужеземца, а через соплеменника. Через славянина!

Предощущение близкой отгадки требовало от него действия, движения. Он вдруг прерывал свои библиотечные уроки и из тесноты сгорелецких улочек уходил резвым шагом, почти убегал в поля. Его тянуло к этим холмам, напоминающим древние курганы, к этим поросшим лесом и стоящим отдельно друг от друга горам. Ну-ка, которая из них прозывается Яворник? Только что он вычитал потрясающее свидетельство, древнюю легенду о том, что сюда, на яворницкую гору приходил некогда сам создатель славянской азбуки Кирилл, один или с братом своим Мефодием. И что на горе в память о том событии до сих пор стоит каменный крест. И что к тому кресту ещё в недавние времена, на день памяти чешского короля Вячеслава, внука первокнязей чешских Боривоя и Людмилы, крещённых самим архиепископом Мефодием, ежегодно сходилось великое множество народу, и местного, и пришлого, в том числе из Чехии, и обычай этот древний соблюдался веками.

Он сопоставлял даты — всё сходилось! Как раз в ту пору, когда Кирилл и Мефодий прибыли со своей просветительской миссией в Моравию, земля лужичан входила в состав Великоморавского княжества, славянской державы, что простиралась от Карпат до Лабы.

Да, солунские братья вполне могли навещать лужицкий предел. И для изучения здешнего наречия, и для проповедования новой веры. С учётом такой возможности легче объяснить, почему в современном языке лужицких сербов живы такие грамматические формы, которые исчезли у других славян, но известны по первым памятникам славянской письменности. Когда пала под натиском венгров и немцев Великая Моравия, лужичане оказались поневоле периферией славянского мира, островком в чужом море. Сопротивляясь иноязычному влиянию, они законсервировали в своей устной речи старые эти грамматические формы, а затем, уже в XVI–XVII веках, перенесли их во вновь созданное письмо.

Перейти на страницу:

Все книги серии Славянские святцы

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное