Удача – это женщина

Вечером они забрали меня с собой. Они говорили, что хотя я еще молод и мал ростом, но достаточно силен, чтобы работать землекопом не хуже их. Меня привели к хозяину. Как у большинства белых дьяволов, у него были плечи такой ширины, что, казалось, он мог бы унести на них целого буйвола. И уж копать он смог бы куда лучше любого из нас. Но он носил элегантные бриджи и куртку из тончайшей телячьей кожи, а уж восседал на чистокровном вороном жеребце, словно древний бог. Вся земля, насколько хватало глаз принадлежала ему, впрочем, как и люди, которые на нем трудились.

— Пусть он начнет работать, а там посмотрим, — холодно заявил он.

Вместе с другими китайцами я направился к длинному бараку, где они ели и спали. Китайский повар уже ставил на стол миски с рисом и вареными овощами, и мой рот наполнился слюной при одном только виде этих удивительных яств. Я съел две полные миски и думал, что мой желудок не выдержит и вот-вот лопнет. Потом, свернувшись клубочком и даже не подстелив матрас, которого у меня, впрочем, не было, я заснул мертвым сном, как и положено смертельно уставшему ребенку.

Нас разбудили на рассвете, и мы, перехватив по миске кукурузной каши и по куску лепешки, отправились на работу в забой. Мастер вручил мне кирку и лопату, и я вместе с другими спустился вниз по узкому крутому спуску. В самом конце его люди долбили крепчайшую базальтовую скалу. Через час напряженной работы все тело у меня стало болеть, а сердце колотилось как сумасшедшее. Тем не менее, я боялся даже передохнуть. Я работал на равных со всеми, сначала разбивая породу кайлом, а потом убирая обломки лопатой. Через несколько часов мы сделали перерыв. Рабочие достали деревянные коробочки с рисом и принялись есть. У меня не было ни риса, ни коробочки, поэтому я предпочел отойти от толпы жующих людей, чтобы не смущать их своим жалким видом и не вынуждать делиться со мной своими скудными припасами. Я завернул за угол и стал растирать нестерпимо ноющие плечи. Я устал, и мне хотелось плакать, но я знал, что мне нельзя отставать от прочих, поскольку в противном случае я бы лишился работы.

Так прошла неделя. День походил на день, как два листа с одного дуба, и заканчивался обыкновенно тяжким сном без сновидений, скорее напоминающим смерть, нежели отдых. Но я был молод, и мышечная боль пусть постепенно, но оставляла меня. В конце недели я получил заработную плату. Я смотрел на монеты, которые лежали у меня на ладони, и думал, что это первые в жизни деньги, безраздельно принадлежащие мне, поскольку не мог же я рассматривать как заработок серебряный доллар, подаренный мне дьяволом в облике капитана и выброшенный в океан. И тут я понял, на что я употреблю эти деньги.

Вечером после получки рабочие собрались в кружок, как делали каждый вечер, и вытащили карты и принадлежности для игры в маджонг. Как и все прочие, я тоже занял место в кругу, решив проверить, насколько я постиг премудрости азартных игр, наблюдая на корабле за кули, резавшимися в карты и маджонг без перерыва. Через несколько минут я проиграл все заработанные тяжким трудом монеты.

В конце следующей недели я повторил свой опыт и опять потерял все. Еще через неделю я снова проигрался, и так продолжалось до тех пор, пока суть игры не открылась мне. И тогда уже стал выигрывать я. Иногда мне казалось, что я мог бы выигрывать у них все время, но эти люди были добры ко мне, и я не хотел лишать их заработка. Я бросил игру и стал копить доллары.

Когда работа в шахте подошла к концу, я вместе с прочими китайцами двинулся по стране. В пути мы перебивались случайными заработками — работали сезонными рабочими на сборе урожая, помогали фермерам обрабатывать поля. Так мы кочевали, пока не добрались до Сан-Франциско. Там мне сказали, что христиане-баптисты открыли бесплатную Воскресную школу, где обучают язычников-китайцев премудростям своей религии и где заодно можно научиться английскому языку, и я пошел учиться. Кроме того, я не отказывался ни от какой работы. — С этими словами Лаи Цин замолчал и устало посмотрел на женщин.

— Так прошла моя жизнь в Америке. По крайней мере, до сегодняшнего дня, — подвел он итог.

— Теперь мы знаем истинного Лаи Цина, — сказала с сочувствием Фрэнси. — Мне только хотелось бы верить, что мое мужество будет подстать твоему.

— Ничего не бойся, малышка, — вдруг совсем другим, дружелюбным и мелодичным, голосом проговорил китаец. — Твое мужество выше моего.

У Фрэнси вскоре начались схватки, и ночь сразу стала для нее непроглядной от боли. Боль вела себя коварно — она то набрасывалась на бедняжку, терзала, глубоко запуская свои когти в ее тело, то притворно отступала, затаившись, словно хищник в засаде. В борьбе с болью проходили часы, Энни вытирала холодный пот, выступавший на лбу Фрэнси, и растирала ставшие ледяными ноги, Она развела в камине большой огонь и время от времени принималась рыдать, не в силах видеть страдания подруги.