Удача – это женщина

Сомнения пришли позже, когда она стояла у раскрытого гардероба и обдумывала, какое платье надеть по такому знаменательному случаю. Она вынимала их одно за другим и, глядя в зеркало, прикладывала к себе, а затем отшвыривала прочь на кровать. Наконец она остановилась на платье из крепдешина цвета морской волны, доходившем ей до щиколоток и свободно струившемся вокруг тела, с длинными узкими рукавами и глубоким прямоугольным вырезом на груди. По углам выреза она вколола две алмазные булавки в форме листиков, а прическу, по обыкновению, украсила гребнями из драгоценного жада. Потом, немного подумав, вынула гребни и распустила волосы. Нет, лучше она просто зачешет их назад и перетянет сзади бантом — как было днем, когда они с Баком встретились. Бросив на себя последний, так сказать, завершающий взгляд в зеркало, Фрэнси решила, что она довольна собой.

Тем не менее, она подумала, что будет неплохо заставить Бака подождать минут десять, и некоторое время прогуливалась по своему просторному номеру, поглядывая на часы, — пусть сенатор не думает, что ей не терпится броситься к нему на шею. Выждав, таким образом, четверть часа, она спустилась в холл, где была назначена встреча. Бак действительно уже ждал Фрэнси, и она, направляясь к нему, снова подумала, что Бак, несомненно, самый красивый мужчина из всех, кого она когда-либо встречала. Сенатор, в свою очередь, встретил ее столь выразительным взглядом, что Фрэнси почувствовала себя тоже самой привлекательной женщиной в мире.

Метрдотель в ресторане «Максим» узнавал влюбленные парочки с первого взгляда, поэтому, увидев Фрэнси и Бака, он сразу же повел их к столику, расположенному в уютной нише, откуда можно было видеть все происходящее вокруг, не опасаясь при этом проявлений излишнего любопытства по отношению к себе. Как только они устроились, метрдотель незамедлительно предложил им шампанского.

Довольная и счастливая Фрэнси с любопытством разглядывала знаменитый ресторан. Если бы не Бак, ей пришлось бы обедать в одиночестве у себя в гостинице.

— Я до сих пор не могу поверить, что мы встретились именно в Париже, а теперь вместе находимся здесь, у «Максима», — воскликнула Фрэнси, не в силах справиться с переполнявшими ее эмоциями. Бак встретил взгляд ее сияющих глаз и тихо, но отчетливо произнес:

— Я тоже, мисс Хэррисон.

И в то же мгновение между ними, из глаз в глаза, пробежала вольтова дуга страсти, настолько отчетливая, что оба отвели взгляд.

Первый тост они подняли за Париж, а затем отведали крошечных белонских устриц, поданных на серебряном блюде и обложенных мелконаколотым льдом. Бак рассказал Фрэнси о своей торговой миссии, а она — о путешествии в Гонконг, сохранив, правда, про себя тайны Мандарина, да и свои собственные. Зато они попробовали мусс из белого шоколада, причем у Фрэнси даже глаза округлились от удовольствия, так что Бак не выдержал и рассмеялся. Фрэнси чувствовала, что превращается в раскованную и легкомысленную особу, и все благодаря шампанскому. Она старалась и не могла припомнить, когда вела себя подобным образом, и то и дело смеялась. Такой она не была даже с Эдвардом.

Фрэнси обвела взглядом переполненный зал ресторана. В нем не было ни единого человека, который мог бы ее узнать. И тогда она обратилась к Баку с ехидным вопросом, иронически выгнув бровь:

— Интересно, что сказали бы люди, если бы вдруг узнали, что сенатор от штата Калифорния обедает у «Максима» с печально знаменитой Франческой Хэррисон.

Бак протянул через стол руку и нежно сжал запястье Фрэнси:

— Они бы сказали, что мне очень повезло.

— А что сказала бы Марианна?

Бак задумался, а потом ответил серьезно и решительно:

— Мы с Марианной не любим друг друга, и я сомневаюсь, что вообще когда-нибудь любили. Я уже неоднократно подумывал о разводе. И знаете что? В последний раз эта мысль пришла мне в голову в рождественское утро. Помните? Я ведь обещал, что буду вспоминать вас. — Фрэнси утвердительно кивнула, а Бак продолжал: — Да, именно в рождественское утро. На первый взгляд на нашем празднике присутствовали все атрибуты Рождества — украшенная елка, огонь в камине, многочисленные подарки, от души веселившиеся дети и наши с Марианной так называемые друзья. Но, как и в нашей семейной жизни, в этом празднике, кроме дорогого фасада, ничего не было, а главное — в нем не было души. Бесконечно любимое мной в детстве Рождество превратилось в очередную показуху, и мне захотелось оказаться как можно дальше от этого домашнего спектакля. — Голубые глаза Фрэнси встретились с его глазами, и он произнес нежно и с оттенком грусти: — Мне захотелось оказаться рядом с вами. Фрэнси молча слушала Бака, и тогда он вынул из кармана бумажник и достал ее письмо. Лист истрепался по краям и линиям сгиба, но не узнать его было невозможно. Бак протянул ей письмо.

— Помните это? Ваше письмо теперь всегда со мной — с того самого дня, как я его получил. И поверьте, я не раз задавался вопросом: отчего я ношу его с собой? Но только сейчас, мне кажется, я нашел ответ.

Он положил потрепанный листок на стол между ними и тихо сказал: