Удар из прошлого (Напролом)

Тимонин расстегивает портфель и кладет на стол пачку денег. «Быть богатым труднее, чем быть бедным», – говорит Тимонин. Лопатин массирует рукой бритый череп и смеется. Заводят незнакомую музыку, какой-то гимн. Все поднимаются со своих мест и пьют стоя. Опять обрыв. Снова тот же ресторанный зал. Тимонин на том же месте, под столом валяется пьяный, на которого Тимонин то и дело наступает ногами. Зал тонет в густом табачном дымы, люди кричат так, что слов не разобрать. Но друг друга никто не слушает. Тимонин тоже орет в голос, перекрывая этот шум.

– А писателя Чехова тоже жиды убили?

– Разумеется, – орет в ответ Лопатин. – А кто же его ещё убил?

Тимонин старается вспомнить важные детали. Кажется, он слышал несколько иную версию смерти писателя. Но это уже не имеет значения, мысли рассыпаются в прах.

– А Есенина тоже они?

– И Есенина замочили, – кричит во всю глотку Лопатин.

– А Маяковского?

– Ну, этого само собой евреи грохнули. И Горького тоже.

Лопатин пускается в долгие объяснения. Выясняется, что поэзии он не любит, книг не читает, но знает все подробности кончин, государственных мужей, великих поэтов и писателей. Обрыв.

Ночная дорога в голой степи. За рулем машины все тот же Лопатин. Фары дальнего света вырывают из темноты чахлые кустики, какие-то одноэтажные постройки. Распахиваются створки ворот, в окнах не видно света. Машина останавливается, Тимонин выбирается из салона, оступается и падает. Становится на карачки, в темноте он натыкается лицом на колючки чертополоха, разросшегося вдоль забора. Изо рта вырывается горячий фонтан блевотины. Дальше – полная темнота.

* * * *

Дверь распахнулась, на пороге появился Лопатин, уже справивший нужду. Он был не так сильно пьян, как показалось Тимонину несколько минут назад.

– Проснулся? – спросил Лопатин и сел к столу. – Гутен морген в таком случае.

– Угу, морген, – отозвался Тимонин.

Только теперь он осмотрелся по сторонам. Ничего особо примечательного. Комната большая и длинная, похожая на зал, больше напоминающая не человеческое жилье, а казенное помещение. У окна стол с полупустыми бутылками и бедной закуской, койка, облупившийся от полироли бельевой шкаф. У дальней стены большой телевизор и видеомагнитофон, три стеллажа, забитых видео кассетами. К ближней стене, обшитой вагонкой, кнопками пришпилили несколько нацистских плакатов. Среди них выделялась многоцветная киноафиша фильма режиссера Сокурова «Молох», где главным героем стал Гитлер, любовник, человек и семьянин.

Рядом с афишей большая портретная фотография создателя фильма: круглолицый человек азиатской внешности с пышными усами подпирал ладонью собственный подбородок. Лопатин перехватил заинтересованный взгляд гостя.

– Вот он, вот он самый, – Лопатин показал пальцем на портрет кинорежиссера, словно уличил того в краже кошелька из кармана. – Он первый не побоялся признаться в любви к Адольфу Гитлеру. Публично признаться. Уважаю его, хоть он и чурка.

– Гитлер чурка?

– Да не Гитлер. Режиссер этот, мать его.

Лопатин подошел к стене, вытянул вперед губы и поцеловал портрет режиссера. Затем ладонью стер слюну с фотографии и уселся к столу. Он разлил водку по стаканам, придвинул к Тимонину миску с вареной картошкой и яйцами. Выпили за процветание националистов из «Штурмовика». Лопатин подавился водкой. Он подумал, что до процветания дальше, чем до Луны.

– Тебе тут нравится? – спросил Лопатин.

– А где мы?

– На учебной базе националистической организации «Штурмовик». Тут у нас хранится оружие. В трех километрах отсюда заброшенный военный полигон. Мои парни учатся стрелять, бросать гранаты и вообще…

Выпили ещё по одной, голова Тимонина снова затуманилась, пошла кругом. Лопатин встал на ноги.

– Все поехали, – сказал он.

– Куда? – удивился Тимонин.

Лопатин загадочно улыбнулся и полез в бельевой шкаф, переодеваться.

У «Штурмовика» было несколько источников доходов, довольно скудных. Продажа голосов избирателей на местных выборах сторонним политическим организациям. Собственные коммерческие структуры. И, наконец, защита предпринимателей от бандитов. Но дела шли хуже некуда. Националистическая идея не привлекала избирателей на сталинградской земле, да и выборы остались позади. Собственные коммерческие структуры полопались, как дождевые пузыри. Солидные предприниматели предпочитали не обращаться к фашистам за крышей.

Кроме того, Лопатин любил, но совсем не умел играть в карты, чем ставил свою организацию на грань окончательного разорения. В этих условиях Тимонин, сделавший накануне крупное пожертвование в кассу «Штурмовика», а по существу, в карман Лопатина, за один вечер стал едва ли не лучшим его другом. Гость – настоящий миллионер, хотя и мужик с большими странностями, какой-то заторможенный. По словам Зудина, у него в Москве большой бизнесс, недвижимость за границей и все такое вплоть до яхты. Лопатин уже заглянул в портфель, валявшийся под кроватью, и обомлел. Столько денег он давно не видел.