Удар из прошлого (Напролом)

– В машине обгоревший труп. Обратная дорога идет через деревню, а там уже милиция. Нас остановят и задержат до выяснения обстоятельств. И будем неделю сидеть в КПЗ, оправдываться и подписывать всякие бумажки. И то обстоятельство, что я майор милиции, нам вряд ли поможет.

Боков обречено вздохнул. Попадать в милицию, давать объяснения о том, с какими целями сюда приехал и кого искал в сгоревшем доме – это выше человеческих сил. Придется заночевать здесь. Боков открыл дверцу, спустил ноги на траву и сунул в рот сигарету. Хотелось есть, но поблизости, как назло, не открыли ни одного приличного ресторана. Боков разложил сидение, включил радио и стал слушать новости.

Девяткин попил теплой воды из бутылки, сел на траву и задрал голову к потемневшему небу. В вышине ни облачка, но молодую луну почти не видно, её закрывает слоистый дым лесных пожаров.

* * * *

Тимонин проснулся чуть свет от того, что трудно стало дышать. Он не понял, вечер на сейчас или утро. Он взглянул на правое запястье, но браслета с часами на руке не оказалось. Вероятно, эта золотая вещица навсегда осталась в доме дяди Коли. Тимонин повертел тяжелой головой, ощущая боль в висках.

Густой дым стелился по земле, полз между деревьев, поднимался высоко к небу. Тимонин огляделся, ни тропинки, ни дороги не видно. Он сел, стряхнул прилипшие к штанам и рубахе сухие сосновые иглы, коловшие тело, открыл портфель. Среди толстых денежных упаковок застряла темно зеленая бутылка. Тимонин вытащил посудину, приложил её к губам. Вниз по горлышку на сухие губы скатилось несколько ядовито горьких капель самогонки. Тимонин слизал их языком, швырнул бутылку в кусты, застегнул замок портфеля.

Он встал, постоял на месте пару минут, ощущая приступ головокружения. Нужно идти. Но вот только в какую сторону направить стопы? Тимонин не смог сориентироваться, пошел, куда глядели глаза. Через четверть часа он спустился в глубокий овраг и долго шел по его дну, надеясь найти ручеек, родник или на худой конец лужу стоячей воды. Но склоны и дно оврага были высушены жарой. Трава пожелтела, будто наступила осень, а земля местами потрескалась.

Тимонин нашел лишь обглоданный лесными грызунами продолговатый собачий череп и пару длинных широких мослов, крупных, явно не собачьих. Тимонин повертел в руках большую кость, похожую на молоток, отбросил её в сторону. По дну оврага он прошел километра полтора. Чтобы чем-то занять голову, начал считать шаги. На счете тысяча сто пятьдесят три сбился.

Но начинать отсчет сначала не стал. От дыма болела голова, сжимало виски, будто их сдавливал металлический обруч. Давление обруча заметно усиливалось от ходьбы, дыхание становилось прерывистым, свистящим. Слизистая носа раздражалась, из ноздрей потекла жиденькая солоноватая водичка. Тимонин присел на поваленную ветром березу, чтобы отдохнуть. Положив локти на колени, и обхватив голову руками, он просидел полчаса.

Отдых не пошел на пользу. Голова продолжала кружиться, из носа бежала соленая вода, дышалось трудно. Тимонин встал, вскарабкался на склон оврага и пошел по его краю. Но идти этой дорогой было трудно. По краям оврага лежали сухие мертвые деревья, разрослись кусты бузины и боярышника, молодые осинки. Пришлось взять левее, углубиться в лес.

Здесь ориентиры окончательно потерялись. Лишь бы выйти на поле или хотя бы на поляну, там ветер разносит смрадный стоячий дым, там есть, чем дышать. Но деревья стояли стеной, их макушки терялись в мглистой дымке, просветов между стволами не виделось. Он заблудился. И заблудился совершенно безнадежно.

Сейчас Тимонин испытал первый приступ отчаяния, острый, как физическая боль. Он опустил портфель, сложил ладони трубочкой, поднял голову.

– Ау, люди, помогите, – закричал он во всю глотку. – Люди…

Из горла вышли слова, похожие на хриплый собачий лай. Он кричал долго, пока, наконец, не закашлялся от дыма. В эту минуту он отдал бы все золото мира за пару глотков воды. Тимонин сел на траву, подогнул к животу ноги, уперся лбом в колени.

Он готов был расплакаться, но вместо этого встал и пошел.

* * * *

Мир уплывал из-под ног, сухая почва сделалась похожей на вязкое болото. Трясина затягивала ноги, не давала идти. Тимонин несколько раз падал, с усилием поднимался. Часто меняя направление, он шел неизвестно куда, перекладывая из руки в руку ставший тяжелым портфель.

Мысль о том, чтобы бросить свою ношу не приходила в голову. Если исчезнет портфель, пропадет весь смысл его долгого и, как выяснилось, опасного путешествия. Он не выполнит своей миссии, своей задачи. Он обманет покойного друга… Он не сможет… Мысли становились бессвязными и туманными, запутывались окончательно.

Временами Тимонину казалось, что он слышит чьи-то голоса. «Эй, Леня, Леня», – кричал какой-то мужчина где-то далеко за его спиной. Голос показался Тимонину знакомым.