Удар милосердия

– Нас учат, что вещие сны, или сны-предостережения, обычно повторяются. Не всегда в том же самом виде, но сходство можно уловить. Но я не думаю, что твой сон – вещий. Может, тебя удивит то, что я скажу, однако это и впрямь похоже на воспоминание. – Ему нередко приходилось слышать, как люди врали о своей жизни. Но это был явно не тот случай. Прежде всего, люди, желающие нечто скрыть, не представляют бывшее сном. Они говорят: «это случилось с одним моим другом». – Этого не было в твоей жизни. Но было в другой жизни, в другом мире…

– Что значит «в другом мире»?

Кайрел задал вопрос быстро и жестко, уставившись Джареду в лицо.

Неожиданно Джаред увидел, что глаза у него вовсе не черные, а серо-синие. Того же цвета, что клинок его меча.

– Что значит «в другом мире»?

Джаред молчал. Конечно, Кайрел, услышав его объяснение, не начнет кричать «ересь!», но вряд ли что-нибудь поймет.

– Если ты о том, что мы рождаемся на свет не один раз, так на Юге до сих пор многие в это верят.

– А что до прочего… я сам недостаточно знаю…может только в Заклятых землях есть люди, способные сказать больше… Под «другим миром» я не подразумеваю ад или рай… просто другой мир. Между ним и нынешним лежит граница, вьяве непреодолимая, но во сне мы можем ее пересечь.

– Только во сне?

– Так мне говорили. Самому мне и во сне не удавалось этого сделать.

А что бы ты сказал, подумал Джаред, если б услышал, как я об этом узнал. Но и сам он, когда Малка-Фатима рассказала ему, что во сне возможно переходить границу между мирами, не предполагал, что встретит человека, которому это выпало.

– В любом случае, это – другая жизнь. Моя, но не нынешняя. Так я тебя понял?

– Верно.

– И я ее не убью… потому что в этой жизни ее не существует.

– Все правильно. Возможно, со временем воспоминание потускнеет… станет просто воспоминанием о сне. А потом забудется.

– Нет. Я не забуду. И не хочу забывать.

– Но почему? Ведь, как я понял, это для тебя очень тяжело. Настолько, что ты опасался за свой рассудок.

– Ты сам подтвердил: в этом мире, в этой жизни ее нет. Она живет только в моем сне. А я слишком люблю ее, чтобы, позабыв, убить во второй раз.

11. Тримейн. Университетский квартал.

– Не ожидал я этого от тебя, ученый собрат, – сказал почтенный Бенон Битуан. – От кого угодно, только не от тебя! Человек, наиболее славный среди коллег благочестием, – и превозносит интеллект в ущерб откровению.

– Уверяю – истинное откровение ущерба не несет – и не может его нести по определению. Но Господь дал нам интеллект в качестве орудия, коим надо пользоваться, не оставляя его в небрежении, но и не доводя до износа. Как и следует поступать с орудием. Что касается откровения, то, к сожалению, мне неоднократно приходилось видеть к чему приходили люди, желавшие непременно его сподобиться. Точно пьяницы, упившиеся крепким вином – и зачастую не убедившись, что напиток сей замутнен, они теряли всякую власть над собой и своим рассудком. И это еще не худшее.

– Что может быть хуже?

– Ересь, которая ведет к погибели души и тела. Во время недавнего процесса бегинов я имел возможность убедиться, что те из них, что были грешны, были введены в соблазн ложным откровением. И потому заблуждаются те, кто считает, будто церковь и Святой Трибунал принижает разум. Они выступают лишь против злоупотребления им.

– То есть, с разумом надо обходиться разумно, именно так тебя следует понимать, cum granum salis.[9]

– Ректор благодушно рассмеялся. – Ах, только у тебя, доктор Поссар, можно побеседовать об истинно высоких предметах, и в разговор с тобой не мешается забота о сиюминутной выгоде, – Благостный настрой нарушил Стуре, который споткнулся, и чуть было не вывалил содержимое подноса на голову ректору. – До чего же ты неловок, братец! Этак и до членовредительства недалеко. – В самом деле, – обратился он к Лозоику, – почему ты не возьмешь другого фамулуса? Уверен, что в университете немало студентов будут рады послужить тебе.

– Наверное, я просто перестал замечать его промахи. Привык, как привыкают к длительным неудобствам. Но ты прав, магнифиценция, – Стуре может доставить неудобства не мне, а моим гостям. Нужно будет подумать о замене. Ну, что ты стоишь? Ступай.

Бледное, серое лицо студента не выражало ничего, словно разговор его не касался. Развернувшись, он зашаркал прочь.

– О чем это я? Ах, да… Наши коллеги, увы, склочны как рыночные торговки, и не менее их обожают сплетни. К счастью, перешагнув порог зрелости, они становятся умеренны в винопитии, но чревоугодие – порок, от которого мало кому удается избавиться. Ты, доктор, человек совсем иного склада.

– Намекаешь, что я угощаю гостей одними разговорами? Но не сегодня, почтеннейший ректор. Прошу пообедать со мной. Не бойся, это не стряпня Стуре. Я велел принести ему обед из харчевни.

– Но здесь три прибора. Или Стуре опять все напутал?

– Пожалуй, третий прибор следовало бы оставить на кухне, а он притащил все разом. Я жду сегодня еще одного гостя, но он, видимо, задерживается. Ты его знаешь – это советник Вайфар.