– Что за хутор? Что за хутор? – крикнул дикий гусь.
Петух поначалу испугался – не ястреб ли? Втянул голову в шею, повернулся, одним глазом глянул на небо и снова принял маршальскую осанку.
– Хутор называется Малополье. Малополье. Он и в прошлом году так назывался. И в прошлом году тоже!
Хутора в Сконе, как правило, называли по имени хозяина, но петухи этот обычай не признавали. Вместо того чтобы ответить, как полагается: хутор, мол, Пера Матссона или Улы Буссона, – петухи сами придумывали более подходящее, с их точки зрения, название. Те, кто жил на небогатых хуторах или у арендаторов, кричали: Бессемянное! А совсем нищие горько кукарекали: Маложуево!
Большие хутора, те, что побогаче, петухи переименовывали в Урожайное, Яйцегорье или Денежное.
А в господских усадьбах петухи были слишком горды, чтобы придумывать своим роскошным жилищам дурацкие клички. Один выгнул шею и закукарекал так, будто хотел, чтобы его услышали на солнце:
– Это усадьба Дюбека! И в прошлом году была усадьба Дюбека!
А другой петух постарался взять тоном выше:
– Лебяжье! Странно, что не знаете. Все, кто поумнее, знают: Лебяжье. И в прошлом году было Лебяжье!
Удивительно: стая не летела целеустремленно в одном направлении – на север, и только на север. Гуси делали круги над Южной равниной, залетали то туда, то сюда, заглядывали чуть не на каждый хутор. Словно рады были повидать друзей и знакомых.
Стая подлетела к странному месту: несколько больших кирпичных строений с высоченными дымовыми трубами, а вокруг лепятся маленькие домики.
– Юрдберга! Сахарный завод Юрдберга! – орали петухи. – Сахарный завод Юрдберга! Как и в прошлом году!
Мальчик вздрогнул так, что чуть не свалился.
Как же он не узнал! Это же совсем недалеко от их хутора, в прошлом году он даже работал на этом сахарном заводе помощником сторожа. С высоты все выглядит совершенно по-иному.
И подумать только! Óса[4]
и малыш Мате… Они тогда очень подружились. Оса, как и он, пасла гусей. Интересно, что бы она сказала, если бы увидела, как он летит на гусе.Мальчик долго оглядывался на Юрдбергу, пока завод не скрылся из виду. Стая пролетела над железнодорожной станцией в Сведале и озером Скабер, потом вернулись к большому монастырю в Берринге. За один-единственный день он узнал Сконе лучше, чем за всю свою жизнь.
Настоящее веселье начиналось, когда дикие гуси замечали домашних собратьев. Тут же снижались и начинали гоготать:
– Пора в горы! Летите с нами! Летите с нами!
Но домашние отвечали:
– Во всей стране зима. Во всей стране зима. Вы поторопились. Возвращайтесь на юг!
Дикие гуси делали круги над ними и кричали:
– Летите с нами! Мы научим вас летать! И плавать!
Гуси спустились еще ниже, так что крылья чуть не задели землю, и тут же вертикально взмыли в небо, как будто их что-то испугало.
– Га! Га! Га! – хохотали они. – Это никакие не гуси! Это не гуси! Это овцы!
С высоты они приняли овец за домашних гусей. Неудивительно, что овцы обиделись. Им предлагают летать! Какое бесстыдство! И плавать!
– Чтоб вас всех перестреляли! – гневно заблеял баран. – Всех до одного! Хорошо бы еще в прошлом году!
Мальчуган умирал со смеху, слыша эту перебранку.
Вдруг вспомнил, в каком отчаянном положении он сам, заплакал, но тут же засмеялся опять – в который раз за этот день!
Он любил бегать, и бегал очень быстро, но никогда в жизни ему не приходилось передвигаться с такой скоростью, как сейчас.
Даже на высоте пахло стряхнувшей зимние оковы землей и немного смолой. Как замечательно, как свежо, как свободно и легко здесь, в воздухе!
Никогда, никогда он даже мечтать не мог, чтобы лететь так высоко над землей. Как будто он улетал от всех горестей и хлопот. Любых горестей и любых хлопот, какие только можно себе представить.
II. Акка с Кебнекаисе
Вечер
Большого белого гуся, отважившегося улететь со стаей диких собратьев, буквально распирало от гордости. Подумать только – он летел наравне с дикими родственниками над огромной Южной равниной, мало того, с удовольствием дразнил домашних птиц.
Наравне-то наравне, но все же не совсем наравне. Как бы ни был он горд и счастлив, в середине дня начал уставать. Пытался дышать глубже, чаще взмахивал крыльями, но постепенно отставал все больше.
Гуси, когда они летят своим красивым клином, смотрят вперед. Поэтому первым заметил непорядок последний гусь в шеренге:
– Акка с Кебнекайсе! Акка с Кебнекайсе!
– Что тебе? – спросила летевшая во главе стаи гусыня.
– Акка с Кебнекайсе! Белый отстает!
– Передай ему: лететь быстро легче, чем лететь медленно, – не оборачиваясь, крикнула предводительница.
Белый гусь попробовал последовать ее совету, и это отняло у него последние силы. Он опустился почти к земле, к аккуратно постриженным кустам ракитника на меже между наделами.
– Акка, Акка, Акка с Кебнекайсе! – уже несколько гусей заметили, как тяжело приходится белому.
– Что вам теперь нужно?
– Белый совсем опустился! Он опустился! Он почти сел!
– Передайте ему: лететь высоко легче, чем лететь низко, – крикнула гусыня, не снижая скорости.