Удивление перед жизнью

Пришло счастливое время, и я познакомился с Бабановой в жизни. В 1935 году руководство нашего училища и руководство театра решили назначить художественных руководителей курсов. Ими были М. М. Штраух, Ю. С. Глизер, М. Ф. Астангов, Д. Н. Орлов и Мария Ивановна Бабанова. Наш курс — мы учились уже второй год — достался именно Марии Ивановне. Всеобщему ребячьему восторгу не было конца. Театр находился на гастролях в Ленинграде, и мы ожидали приезда нашего руководителя. Поезд подходил к перрону Ленинградского вокзала (не назывался ли он тогда еще Октябрьским?), весь курс стоял в счастливом воодушевленном ожидании. Приготовленный букет цветов, честное слово, был хорош, мы купили его в складчину на наши студенческие гроши. Поезд подошел… Мы не видели никого, мы ожидали только Ее, нашего кумира! И вот в дверном проеме, в тамбуре, показалась Мария Ивановна. В синей бархатной панамке, в таком же синем бархатном костюме, так шедшем к ней. Мы не бросились навстречу, но она догадалась, кто мы такие, и подошла сама. Мы вручили цветы, и, я думаю, горящие наши глаза осветили все, что мы чувствовали, что хотели сказать. Мария Ивановна всю жизнь ненавидела официальные церемонии и высокие слова, боялась их и в эту минуту, но все обошлось. Все получилось и горячо, и по — человечески. Встреча эта хорошо сохранилась в моей памяти.

И Мария Ивановна не забыла. Лет двадцать спустя я был у нее дома, не помню — по каким делам, и обратил внимание на засохшие цветы, которые стояли на шкафу под потолком. Букет был красивый и переливался белыми тонами. Сохранность цветов была редкая, будто изделие тончайшей работы.

— Мария Ивановна, что это за цветы? — поинтересовался я.

— Не помнишь? — метнув в меня веселым глазом, спросила Мария Ивановна.

— Неужели?!

— Они. — И быстро перевела разговор на другую тему.

Жив ли этот букет сейчас в ее опустевшей квартире, не знаю, вряд ли, — прошло почти полвека.

Если творческая требовательность Бабановой была почти остервенелой, то бытовая, жизненная — минимальной. Не блистала нарядами. Помню, как однажды она, не удержавшись, сказала мне:

— Смотри, какой у меня поясок.

Это был какой-то довольно широкий ремень, не произведший на меня никакого впечатления. Я простодушно спросил:

— Что особенного?

— Ну и дурак! — И с детской гордостью произнесла: — Это из Парижа, сто рублей стоит.

Я хотел ахнуть, но «ах» был бы фальшивым, и тогда Мария Ивановна обиделась бы на меня по — настоящему. Ненавидела фальшь. Она ей даже мерещилась, и оттого она была мнительной. Сколько раз приходилось мне разуверять Марию Ивановну в ее ложных подозрениях. То ей казалось, что студентка такая-то ее не любит и еле здоровается при встрече; то вообразит, что с ней не хотят репетировать отрывок; кому-то будто бы не понравилась ее игра в спектакле. И ведь каждый раз обида, порой до слез. А я, староста курса, лепечу что-то, лепечу.

— Ах, не говори мне, я же вижу, я понимаю, я чувствую!

А все только миражи. И к своей игре относилась двойственно. Понимала силу своего дарования, знала, и в то же время каждый раз ей мерещилось, что играла плохо. После ее спектакля около гримуборной всегда толпятся знакомые с цветами. Корзины, букеты, ахи, охи, восторги, поздравления. Мария Ивановна с какой-то лихорадочной быстротой принимает цветы и поздравления, но во всем ее трепете чувствуется: «Да, да, да, только уйдите поскорее…» И остается одна со своими сомнениями. Вероятно, по пути домой в уме вновь проигрывает весь спектакль, свою роль, проверяет.

Почти никогда я не видел ее после спектакля радостной, веселой, только возбужденной, озабоченной. В редчайших случаях бывала она довольна, находилась в эти минуты со своим талантом на «ты».

Женское очарование Бабановой было столь обворожительно, что все мальчишки нашего курса, можно сказать, без исключения были в нее влюблены. Да, да, не только как в кумир, но и самой горячей мужской любовью. Однако при громадном обаянии, которое предполагает наивность, детскость, Бабанова, если требовалось, в одно мгновение превращалась в самый колючий терний: резка, безжалостна, саркастична. Я встречал людей злых, хитрых, ехидных, но никогда — человека такого едкого, убийственного сарказма, как Мария Ивановна Бабанова. Была в этом сарказме поразительная сила. Маленькая женщина, а бьет как молотобоец. От горящих ласковых глаз до разящего удара молнии. Видимо, были в ней особенно аккумулированы все человеческие чувства, было из чего делать роли! Но не злопамятна, великодушна — качества, увы, не столь частые в людях. Приведу два примера.