Удивление перед жизнью

— Извините, — отозвался элегантный мужчина, — мне нужен драматург Розов.

— Вон он что-то варит, — указывая в мою сторону, сказала Надежда Федоровна, — кажется, суп.

Элегантный мужчина, почти не веря своим глазам, робко двинулся по коридору в мою сторону и, подойдя, спросил:

— Вы Виктор Сергеевич Розов?

— Да, — признался я.

— Меня зовут Михаил Константинович Калатозов, я кинорежиссер.

— А! — вырвалось у меня. — Проходите, пожалуйста.

Я убавил слегка керосинку, чтобы не выкипел суп, открыл дверь в свою комнату — келью, и мы вошли.

А теперь еще чуть — чуть назад. Мы с женой были в Ленинграде (кажется, именно по поводу премьеры в Театре имени Комиссаржевской), я уходил куда-то из гостиницы, и когда вернулся, Надя мне сказала: «Звонил из Москвы кинорежиссер, он хочет встретиться с тобой, я записала его телефон. Его фамилия Калатозов, зовут Михаил Константинович. Я сказала, что ты скоро вернешься в Москву и позвонишь». Приехав в Москву, я сразу позвонил; Калатозов сказал, что хочет повидать меня, и спросил мой адрес. Я назвал адрес Зачмона, и мы договорились о времени встречи. Милый Михаил Константинович думал, что я живу не в отдельной квартире, оттого так его поразил вид нашего коридора- общежития.

— Я хочу поставить фильм по вашей пьесе «Вечно живые», не согласитесь ли вы написать сценарий?

— Вы видели спектакль?

— Нет, спектакль я не видел, я прочел вашу пьесу в журнале «Театр».

— Но журнал еще не вышел.

— Я читал в гранках. — И, улыбнувшись, Калатозов добавил: — Они были сырыми.

Мне это понравилось.

— Я никогда не писал сценариев, не умею, не знаю, как это делается.

— Попробуйте, я уверен — получится.

— Знаете, — сказал я, — буду писать так, будто сижу в зале кинотеатра и передо мной на экране идет лента.

Михаил Константинович улыбнулся и сказал:

— Вот именно так и нужно писать.

(Сейчас, когда я пишу эти строки, зазвонил телефон, и именно тот Виталий Блок сказал: «Виктор Сергеевич, по радио передают “Вечно живые” в записи “Современника”». Я ответил, что работаю, что Надя включила приемник. Она убирается в комнатах и слушает, а до меня доносятся реплики очень старой записи спектакля. 1985 год, 13 июля.)

Я еще раз повторю: случайности в нашей работе можно назвать закономерностью. На месте эллинов я бы изображал бога Аполлона, мчащего свою колесницу к солнцу с завязанными глазами.

«Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» — крикнул Александр Сергеевич и даже заплясал от радости, когда окончил и перечел своего «Бориса Годунова». Не ожидал, что получится так замечательно. А Пушкин знал цену своему дарованию и написал: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» Но даже у гения бывали неудачи: замыслит, размахнется, начнет, а потом бросит. Остаются нам на память начальные строки или отрывки. Что же говорить о нас, грешных, пусть наши удачи неизмеримо меньшие, а неудачи заметнее, но все же…

Я, наверно, в сотый раз напишу о том. что мне в жизни везло чрезвычайно. История создания фильма «Летят журавли» — тому пример. Меня часто спрашивали и дома, и за рубежом, почему я так назвал фильм и что это означает. Я честно признавался: не знаю. Пришло в голову, понравилось — вот и все. Что-то в поднебесном журавлином полете есть от вечности. Но это я уже объясняю сейчас, а тогда просто мелькало как символ чего-то.

Калатозову название сразу понравилось, но на «Мосфильме» не у твердили. Я думаю, оттого, что ведущие редакторы или руководители часто мыслят только логически, и если что-то логически необъяснимо, то, значит, вообще непригодно. В нашем деле логическое — далеко не самый первый компонент. Фильм снимался под названием «За твою жизнь». Мне не нравилось это название — будто заголовок статьи в газете, — но Михаил Константинович успокаивал меня, говоря, что он добьется полюбившегося нам названия. И ведь добился! Каким образом, не знаю. У него был большой опыт общения с руководством. Недаром он одно время исполнял обязанности начальника Комитета по делам кинематографии. Об этой своей деятельности Михаил Константинович рассказывал чрезвычайно интересно и с юмором. Особенно мне запомнилась история о той метаморфозе, которая произошла с ним, когда он вступил в должность.

— Знаете, Виктор Сергеевич, — говорил он, — со мной как будто что-то случилось, нашло какое-то помрачение ума. Я сам человек чаще всего неуверенный, когда работаю, все время в сомнениях, а тут вдруг показалось, что я все понимаю — какой сценарий надо ставить, какого выбрать режиссера, художника, актеров, — ну все понимал, распоряжался уверенно. И только когда меня сняли с этой работы, я стал приходить в себя и никак не мог понять, что же это со мной происходило, откуда на меня снизошла эта самоуверенность.