Удольфские тайны

Эта мысль наполнила сердце молодого человека нежностью, но вскоре он опять поддался печали и принялся жаловаться на жестокость разлуки, причем настолько страстно, что Эмили больше не находила сил успокаивать его и скрывать собственное горе. Окончательно отдавшись на волю любви и жалости, Валанкур утратил способность и желание скрывать волнение. В промежутках между конвульсивными рыданиями он осушал слезы Эмили поцелуями и тут же жестоко заявлял, что она не должна его оплакивать, потом попытался говорить спокойнее, но мог лишь восклицать:

– Ах, Эмили, сердце мое разобьется! Сейчас я смотрю в ваше прекрасное лицо, держу вас в объятиях, а совсем скоро все это останется лишь в мечтах! Скажите, почему мы должны отдать счастье всей нашей жизни людям, которые не имеют права ни отнимать его, ни даровать иным способом, кроме как отдав вас мне? Ах, Эмили! Осмельтесь довериться своему сердцу, осмельтесь навсегда стать моей!

Голос его задрожал и осекся. Эмили продолжала молча плакать, а Валанкур принялся убеждать ее в необходимости тайного брака: завтра, в день отъезда, на заре в церкви августинцев их будет ждать монах, готовый обвенчать.

Эмили молча выслушала внушенное любовью и отчаянием предложение и была не в силах возражать в ту минуту, когда сердце утонуло в печали вечной разлуки, а разум погрузился в мрачные иллюзии. Это позволило Валанкуру надеяться на ее согласие.

– Ответьте же, моя Эмили! – воскликнул он. – Позвольте услышать ваш голос, позвольте узнать свою судьбу.

Она продолжала молчать. Щеки ее побледнели; чувства, казалось, покинули ее. В воспаленном воображении Валанкура Эмили предстала умирающей. Он принялся звать любимую по имени, потом хотел бежать в замок за помощью, но побоялся оставить ее хотя бы минуту.

Спустя некоторое время Эмили глубоко вздохнула и вернулась к жизни. Расстроенное переживаниями сознание не выдержало глубокого конфликта между любовью и долгом перед сестрой отца. Тайный брак невыразимо ее пугал и отталкивал последствиями, способными вовлечь любимого в раскаяние и несчастье, и, несмотря на жестокую борьбу, долг и здравый смысл все-таки одержали верх над чувствами и мрачными ожиданиями. Больше всего Эмили боялась навлечь на Валанкура лишения и напрасные сожаления, которые считала неизбежным следствием тайного брака. Наверное, поэтому она проявила неженскую силу, решив стерпеть свое нынешнее несчастье, чтобы не навлечь несчастья в будущем.

С искренней прямотой Эмили изложила доводы против тайного брака. Соображения относительно собственного благополучия Валанкур немедленно и решительно отверг, но они пробудили беспокойство о возлюбленной, еще недавно подавленное страстью и отчаянием. То же самое чувство, которое несколько минут назад побудило его говорить о немедленном тайном браке, сейчас заставило отказаться от такого опрометчивого шага. Однако переворот в сознании оказался чрезмерен для души. Ради спокойствия Эмили Валанкур попытался сдержать печаль, но был не в силах подавить растущую боль.

– Ах, Эмили! – воскликнул он. – Я должен вас покинуть и знаю, что навсегда!

Его слова снова утонули в конвульсивных рыданиях. Влюбленные долго плакали вместе. Наконец Эмили вспомнила об опасной непристойности долгого свидания и собралась с силами, чтобы проститься.

– Подождите! – остановил ее Валанкур. – Умоляю, подождите! Я должен многое вам рассказать. Печаль разлуки и волнение заставили меня говорить только о главном. Я так и не упомянул об одном важном сомнении: отчасти потому, что не хотел пугать вас прежде, чем сделаю предложение.

Глубоко заинтригованная, Эмили осталась, однако из осторожности вывела друга из беседки. Прогуливаясь рядом с ней по террасе, Валанкур продолжил:

– Этот Монтони… мне довелось слышать о нем странные слухи. Вы уверены, что он действительно принадлежит к семье мадам Кеснель, а его состояние таково, каким кажется?

– Я не имею причин для сомнений, – с тревогой в голосе ответила Эмили. – Первое утверждение, несомненно, соответствует действительности, но судить о втором я не могу, а потому прошу сообщить все, что вы знаете.