Угли войны

В дальнем углу, за последним от двери челноком и штабелем ящиков, я оставила надувной спасательный плотик. От его оранжевого аварийного маяка по стенам гуляли странные тени. Низко пригнувшись, я оттянула брезентовый клапан и влезла в темное нутро. Здесь пахло плесенью и резиной, как в залежавшейся палатке, а посредине грудой валялись оставленные мною старые спасательные одеяла. Скинув сапоги, я легла и натянула их на себя.

Я не сердилась, не переживала, просто загрустила от захватившего меня под монолог Престона сознания, что это, может быть, мой последний полет и больше кораблей у меня не будет.

Смещенные капитаны становились париями. Меня никогда не возьмут на другое судно Возврата. Хорошо, если найду работу в администрации. Может, кончу кладовщиком в какой-нибудь дальней дыре – на астероиде или маленьком спутнике, – где можно будет утешаться относительным одиночеством. Единственная альтернатива – полная отставка. В таком случае я могу уже сейчас считать минуты, которые мне осталось провести в космосе. Мне бы ими упиваться, но не тянуло, а тянуло зарыться в пропахшие пылью одеяла и слышать, как скрипит и потрескивает корпус, как дребезжат и булькают трубы.

– Корабль? – обратилась я к темноте.

– Да, капитан?

Здесь не было экрана, куда она могла бы спроецировать свое изображение; голос доносился через какой-то динамик в ангаре за водонепроницаемыми тряпичными стенами плотика.

– Ты по нему скучаешь?

– О ком ты, капитан?

– О Джордже Уокере.

Маленькая пауза.

– Он мертв.

– Да, но ты по нему скучаешь?

– Я сожалею об утрате его компетенций и его общества.

Я грызла ноготь на большом пальце:

– Посланник выходил на связь?

– Я говорила с посланником Одомом, когда мы стояли на станции Камроз.

– Он спрашивал твое мнение о моей провинности?

– Спрашивал.

– Что ты ответила?

– Сказала, что это было мое упущение.

Я, опешив, приподнялась на локтях. Над головой мигал сквозь крышу палатки оранжевый маячок.

– Правда?

– Я не напомнила тебе о регламенте, когда ты решила, что в столь экстренной ситуации можно пренебречь стандартной процедурой. Также я сказала ему, что ты хороший капитан, что операции на грунте редко проходят без накладок и что в боевых условиях ошибки – обычное дело.

– А он что сказал?

– Он поблагодарил меня за откровенность.

Я села, укутав плечи одеялом. Температура в ангаре стояла бодрящая, но мне это даже нравилось.

– Значит, ты меня не винишь?

– Бывает, что и хорошие офицеры принимают неудачные решения. Потери случаются даже в скрупулезно продуманных операциях.

Я насупилась в темноту:

– Это «да» или «нет»?

«Злая Собака» попробовала объяснить по-другому:

– Вина не на тебе одной, капитан. Я в тот момент согласилась с твоим решением. «Хобо» тонул, оставались считаные минуты. Необходимость иногда перевешивает требования устава, и нет таких правил, которые были бы применимы в любой ситуации. Кроме того, тщательное соблюдение процедуры не гарантия от потерь. То водное существо двигалось быстрее, чем я могла предвидеть, и щупальца выпустило только перед самой атакой. Даже если бы ты в этот момент наблюдала за Джорджем Уокером, спасти его не успела бы. У человека недостаточная скорость реакции.

Я вытащила из кармана бутылку джина, отвернула пробку.

– Я просто сказала правду, – заключила она, – уведомив также посланника, что к тому времени, как получила возможность стрелять по атаковавшему существу, под огонь попал бы и захваченный им член команды.

– Так стремительно все произошло?

– Если бы мне оставили прежнее вооружение, я реагировала бы быстрее.

Я почувствовала, как расплываются в невольной улыбке уголки моих губ.

– Ты просила его тебя перевооружить?

Она молчала пять секунд – это очень долго для корабля, который во много раз сообразительнее человека. Я поднесла ко рту бутылку, глотнула. Поморщилась.

– Я просто настоятельно рекомендовала переоценить эффективность оборонительных параметров с учетом вариантов взаимодействия судов Возврата на передовой линии.

Вытерев горлышко бутылки рукавом, я завернула крышку.

– Что это, собственно, означает?

«Злая Собака» правдоподобно изобразила негодующее фырканье. Будь она ребенком, я бы решила: надулась.

– Я сказала этому идиоту, чтобы вернул мне мои пушки.

16. Она Судак

Опытная команда сумела посадить «Хейст ван Амстердам» на ближайшую, пригодную для обитания поверхность – на изрезанный рельеф Объекта, известного как Мозг. Последний сокрушительный удар расколол и без того пробитый и горящий в дюжине мест лайнер вдоль хребта, разбросав пылающие обломки по пропастям и ущельям планеты-скульптуры. К счастью для меня, предназначенные для людей отсеки – предусматривавшие подобное насилие – выдержали посадку лучше рабочих модулей, и все же выжили очень немногие из команды и пассажиров. Мой сегмент – цилиндрический пончик, насаженный на полость воздушной шахты, – вклинился между стенами расселины.