Юра приехал в Москву рано утром. Спустился в метро. Он спешил. Думал сойти у Парка культуры, но увидел, что линию продлили. Он решил, что следующая станция рядом с Академией Фрунзе, но, когда поднялся на эскалаторе, оказалось, дом недалеко. Он пересек сад, чтобы сократить путь. Со щита улыбался Гагарин. Вот и родной дом. Огромный двор, казалось, стал меньше. Первым человеком, кто повстречался ему, была дворничиха. Она поливала цветы и с любопытством уставилась на моряка, который шел по тротуару. Ей казалось, что она знает его, но не могла вспомнить, где он живет. Когда он открыл дверь подъезда, ее вдруг осенило, шланг выпал из ее рук и, как живой, пополз по асфальту. Она хотела что-то крикнуть вслед, но осеклась. Однажды она уже принесла беду в его дом, и если бы сейчас открыла рот, то опять должна была бы сообщить черную весть.
Юра даже не заметил, как взбежал по лестнице. Он стоял у двери, сердце его гулко колотилось, и он не смел поднести палец к кнопке звонка.
Дверь отворилась сама. На пороге стоял Давид Абрамович.
— Здравствуй, отец!
Только Юра произнес эти слова, как Давид Абрамович навалился на косяк двери и начал сползать вниз. Юра подхватил отца и не дал ему упасть. Он нес его в комнату и думал о том, какой отец легкий. Юра оглянулся, чтобы позвать мать, но почувствовал, что дома никого нет.
Отец достал из кармана стеклянную пробирку и взял в рот таблетку.
— Затянулось твое путешествие, сынок. По дороге мы потеряли мать…
Отец и сын стояли у окна. По улице шли люди. С каждой минутой их становилось все больше.
Люди спешили в метро.
Повесть о золоте
Пер. М. Давыдова
Первое появление автора
Каждый может вспомнить нечто свое — личное, семейное или служебное, — связанное с благородным металлом желтого цвета, очень тягучим и ковким.
Написал я эту фразу, только смахивающую на крылатое изречение, и полетела с листа стрекоза, играя на солнце радужными крылышками. Но в наш век ЭВМ, НТР, ЖЗЛ, БСЭ и даже КЛЭ мало кому придет на ум штамповать афоризмы, потому что обо всем на свете, что кажется сногсшибательной или головоломной новостью, было уже сказано «в веках, бывших прежде нас».
В стране Эльдорадо, о которой напоминает любимое место моих ежевечерних прогулок, — 4-й Эльдорадовский переулок (первые три я так и не отыскал), дома были обшиты золотыми листами, а желтые, красные и зеленые игрушки округлой формы, которыми забавлялись деревенские дети, были из золота, рубина и изумруда.
Помню, в нашем бакинском дворе говорили о золоте в мешочке, спрятанном на высокой изразцовой печи в бекском доме: убегая, хозяева не успели или забыли его унести, а в дом из подвалов переселились бывшие слуги. Потом, многие годы спустя, когда печь переводили на газовое отопление, мешочек и нашелся, а его благородное содержимое выглянуло, заулыбалось, заблестело. И в газете «Вышка», которая выходила малым форматом и где в те годы я работал курьером, петитом сообщалось об удивительной находке — среди обычных николаевских золотых монет в мешочке была обнаружена отлитая из чистого золота величиной с детский кулачок головка истукана, и находка эта датировалась эпохой Тимура Хромого, чуть ли не ему самому принадлежала.
А еще помню, впервые увидел в годы войны пачку цветастых, как хвост павлина, царских ассигнаций в дрожащей руке высокого, прозванного Телеграфным столбом, бывшего купца. Он размахивал ими на нашей улице, а потом жег их, и я смотрел, как нехотя, чадя, долго горели они. «Мне предлагали золотыми монетами, — изрекал сокрушенно Телеграфный столб, — а я отвергал их, требовал бумажные ассигнации, потому что легче везти». И, экономя спички, подносил к догорающей ассигнации краешек следующей.