Уголовная чернь

— Батюшка! Вы ужасно отстали, — перебилъ меня адвокатъ. — Это все было, но прошло и быльемъ поросло. Бульварный романъ романтическій, слагавшійся изъ сказокъ, небывало чудесныхъ авантюръ съ попереме ннымъ чередованіемъ крайностей доброде тели и крайностей порока — миновалъ. Миновала и простодушная мода, чтобы, въ конце концовъ, порокъ былъ наказанъ, — доброде тель торжествовала, а читатель-интеллигентъ проливалъ слезы умиленія. Современный бульварный романистъ о себе возмечталъ. Онъ, теперь, и натуралистъ, и психологъ, и идеологъ. Онъ старается вглубь хватить и даже въ самомъ слоге серьезничаетъ, копируетъ, т. е., лучше сказать, каррикатуритъ писателей настоящихъ, — прячетъ шутовскую, украшенную ослиными ушами, голову подъ беретъ Гамлета à la fin de siècle. Прежній бульварный романъ безповоротно осуждалъ преступленіе или, до крайней мере, виделъ въ немъ явленіе безусловно отрицательное — объектъ общественной борьбы. Современный бульварный романъ, — въ погоне за теми-же «челове ческими документами», какъ и большая беллетристика, — не судить преступленіе, но видитъ въ немъ только фактъ наблюденія — фактъ, который надо объяснить и извинить теми или другими мотивами. Такимъ образомъ, бульварный романъ добраго стараго времени вводилъ въ робкое сознаніе полупросве щенныхъ массъ типы идеальнаго порока и идеальной доброде тели, ре зко очерченные, точно разграниченные. Бульварный-же романъ новый вне дряетъ въ то же сумеречное, предразсве тное сознаніе безтолковые типы Гамлетиковъ мелкой воды, до того потерявшихся на распутьи между добромъ и зломъ, что и читателя они заставляютъ вместе съ собою недоуме вать: где добро, где зло, где истина, где ложь? Куда итти — направо или налево? Не есть-ли преступленіе — подвигъ, а подвигъ при изве стныхъ обстоятельствахъ не можетъ-ли обратиться въ преступленіе? Все герои современнаго бульварнаго романа страдаютъ роковымъ раздвоеніемъ духа и симпатій. Прежній классическій подлецъ по натуре и профессіи, подлецъ изъ любви къ искусству, переродился въ подлеца по неблагопріятному стеченію обстоятельствъ, по насле дственности, по зависимости отъ среды. Подлецъ современнаго бульварнаго романа — фигура почти демоническая: «я подлецъ по отношенію къ тебе, для себя — правъ», какъ писалъ жене предсмертную записку некій палилка Васильевъ, наме реваясь убить себя и свою любовницу… А демоническія фигуры, какъ-бы грубо ихъ ни рисовали, всегда привлекательны и заманчивы. Ахъ, молъ, какъ все это хорошо, прекрасно и возвышенно! Ахъ, неужели мы сами такъ жалки и ничтожны, что не въ состояніи будемъ того же проде лать? А тутъ еще — на грехъ мастера нетъ — какой-нибудь револьверишко въ кармане. Спрашивается: что-же еще де лать съ револьверомъ человеку, насквозь пропитанному бульварной мелодрамой и бульварнымъ романомъ, какъ не репетировать при помощи его уголовныя операціи героевъ этихъ романовъ и мелодрамъ: благородно карать измену и порокъ, «сводить расчетъ съ судьбою и неблагопріятными житейскими обстоятельствами», «ставить кровавую точку въ заключеніе долголе тняго мучительнаго самоанализа» и т. п.?!

— Ну, вотъ вы и увлеклись: теперь у васъ во всемъ виноваты бульварные романисты.