Уголовный мир царской России

— Одно только в нашем деле нужно: чтобы человек был толковый, хорошо грамотный, и чтобы физиономию имел эдакую приветливую, обходительную; чтобы умел к клиенту подойти и уговорить его.

— За этим дело не станет: мой Николай — разбитной малый, кончил городское училище и сам мужчина хоть куда: высокий, статный, красивый.

Я спросил как бы невзначай:

— Блондин или брюнет?

Матрена слегка помялась и конфузливо ответила:

— Нет, извините, он у нас рыжий.

— Егоровна, принеси-ка мне валерьянки с моей полочки, — сказала Баранова, — а то что-то сердце все колотится.

Я, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Что ж, и рыжий цвет волос недурен, а к тому же у рыжих и цвет лица всегда хороший.

— Сущую правду изволите говорить, барин, и племянник мой румян, как красная девица.

— Ну, так ладно, Матреша! — сказал я. — Завтра же напишу вашему племяннику, а то, пожалуй, лучше и сам заеду, если по пути будет. Ведь не на краю же города он у вас живет?

— Какой там! Здесь близехонько, на Юшковом переулке, дому № 4. Как войдете со двора, направо стоит деревянный флигель, а на нем вывеска: «Столярная мастерская». В этом флигельке живет столяр да брат его с женой, племянник же снимает у них комнатушку.

— А звать-то как? Как спросить вашего племянника?

— Николай Семенов Буров.

— Ладно, не забуду и часика в два-три заеду.

Докончив ужин и посидев еще с полчаса, я распрощался с Барановой и Егоровной. Матреша, помогавшая мне надевать пальто, еще раз рассыпалась в благодарностях и заявила, что рано утром сбегает предупредить племянника о моем посещении.

Я вернулся к себе на Гнездниковский. Часов до двух ночи я разбирался в срочных поданных мне рапортах, а затем, усадив четырех агентов в свой автомобиль, я помчался на Юшков переулок. Без труда нашли мы флигель столяра, стуком разбудили его обитателей и врасплох предстали перед ними.

— Мы к вам с кладбища, — сказал я, — прямо от купца Баранова, прислал он поклоны и тебе, рыжий гробовщик, и тебе, читавшей над ним монахине, и тебе, лысоголовому покойнику, — обратился я к столяру.

Они растерянно переглянулись.

— Ну, где тут у вас запрятаны бриллианты и процентные бумаги покойного?

Как по команде, все четверо скорчили удивленные лица и в одно слово спросили:

— Какие?

— Какие? Не знаете? Ну, ладно, поищем.

Мои люди принялись за обыск. Часа три возились они в квартире и, наконец, обнаружили небольшой кожаный мешочек, висящий на длинной проволоке в трубе от печки. В нем оказались похищенные бриллианты. В соломенном тюфяке рыжего племянника были обнаружены и процентные бумаги. В углу, в соре, были найдены куски белого глазета. Запираться являлось бесцельным, и мошенники покаялись. Гроб, оказывается, они сколотили сами, лег в него лысый столяр, рыжий же с братом столяра отнесли его к Барановой. Роль монахини выполняла жена брата.

Когда в седьмом часу утра мы выводили арестованных из дому во двор, то натолкнулись на Матрену. Завидя это печальное зрелище, она сильно удивилась и напугалась, но узрев меня и услышав распоряжения, мной отдаваемые, она прямо окаменела.

Выходя на улицу, я обернулся на Матрену: она все не шевелилась, разинутый рот, широко раскрытые глаза провожали меня.

Иногда и теперь мне кажется, что Матрена все продолжает стоять на том же на том же месте и поныне.

Ложная тревога

Случай, о котором я хочу здесь рассказать, произошел в самом начале девятисотых годов.

Я в качестве помощника заменял начальника Петербургской сыскной полиции В. Г. Филиппова, находившегося в то время в отпуску. Однажды докладывают мне, что какой-то господин желает меня видеть по срочному делу.

— Просите!

В кабинет вошел молодой человек, благообразного вида, хорошо одетый. Скорбное выражение его лица меня сразу поразило; какая-то неподвижность в воспаленных глазах, морщинка печали между бровей, потрескавшиеся сухие губы — словом, такие лица мне приходилось наблюдать либо у глубоко потрясенных горем, либо у людей несколько суток подряд не спавших.

Он тяжело опустился в предложенное кресло и тотчас же заговорил:

— Я приехал к вам по весьма грустному и совершенно интимному делу. У меня пропала жена. Я именно настаиваю на выражении «пропала», так как она не сбежала и не уехала от меня с кем-либо, а просто-таки исчезла в одно печальное утро.

Я удивленно поднял брови; он продолжал:

— Не удивляйтесь, я сейчас вам все объясню. Конечно, о самом факте исчезновения жены не может быть секрета, об этом уже знает вся родня и немалая часть наших друзей и знакомых; но тут имеются подробности, о каковых я буду вынужден вам упомянуть, усиленно прося вас о сохранении их в тайне.

— Об этом вы можете не беспокоиться. Расскажите, пожалуйста, возможно подробнее, как произошло это грустное событие, не упуская ничего, так как иной раз и несущественная на первый взгляд деталь дает ключ к искомой разгадке.

Мой посетитель, по врученной им мне карточке оказавшийся Александром Ивановичем Рыкошиным, принялся рассказывать.