Уголовный мир царской России

— Я знаю человека, заложившего у нас вещи! — и, просмаковав произведенное этими словами впечатление, продолжал: — Есть тут в Одессе некая Любка — Звезда, ее чуть не весь город знает, «шьется» она все больше с «гречьем» (водится с греками).

Так вот эта самая Любка недели две назад явилась в ломбард с каким-то хромым греком, последний и заложил вещи. Да уж что ж тут скрывать, раз вместе дело сделаем, — сказал охмелевший оценщик, — я тут же у этого грека приобрел по сходной цене пару колечек. Как обделаем дело, так одно будет ваше, а другое — мое. Делиться — так делиться! Я человек справедливый и честный!

Они уселись на извозчика и помчались на Малый Фонтан.

Оценщик указал дом и даже квартиру Любки. Видимо, он прекрасно был с нею знаком и, может быть, не раз даже обделывал с ее помощью темные делишки.

К. записал номер дома, а затем заявил:

— Ночь такая чудная! Не пройтись ли нам пешком?

— С удовольствием! — согласился оценщик.

И они отпустили извозчика.

К. стал раздумывать: «Пожалуй, из этого мошенника ничего больше не выудишь. Он, несомненно, косвенный участник в этом деле, а потому осторожнее будет его немедленно арестовать». Придя к такому заключению, К., завидя невдалеке городового, схватил оценщика за шиворот и принялся кричать:

— Караул, грабят!

Подбежавший городовой дал свисток, из-под земли вырос другой, и К. с оценщиком повели в ближайший участок. Тут дело разъяснилось. Оценщик был арестован, а К. с двумя агентами ночью же произвел на его квартире обыск. Кроме двух колец, о которых говорил задержанный, ничего другого не нашли. Отправились с обыском к Любке, но и у нее ценностей обнаружено не было, но зато нашлось письмо, присланное ей из Севастополя неким греком Геропулос, в котором последний писал: «Известите хромого, что в четверг, в два часа дня, я выезжаю в Смирну на пароходе “Амфитрида”».

До отправления парохода у К. оставалось каких-нибудь десять часов времени, а посему он немедленно же ночью дал срочную служебную телеграмму севастопольскому сыскному отделению об аресте при посадке на «Амфитриду» грека Геропулоса. К четырем часам дня был получен ответ об исполнении предписания, и К. выехал в Севастополь. Здесь, явившись в сыскное отделение, он прежде всего спросил о том, что было найдено при арестованном.

Оказалось, что ничего, кроме письма (впрочем, весьма конспиративного содержания) в Константинополь с кратким и еще, видимо, недоконченным адресом на имя какого-то Сереодиса в Галату.

— Да вы его хорошо обыскивали? — спросил К.

— Нет, довольно поверхностно.

— Необходимо сейчас же самым тщательным образом снова обыскать его, — сказал К.

Принялись за обыск и к великому смущению начальника севастопольского отделения вскоре были обнаружены на греке целые «залежи» бриллиантов во швах его платья, в каблуках сапог, пуговицы жилета оказались крупными бриллиантами, обтянутыми материей и т. д.

Геропулос глупейшим образом отрицал свою вину и еще глупее пытался объяснить происхождение найденных камней. Относительно письма заявил, что не отправил его, так как забыл адрес.

Вещи, найденные в Одессе, и камни, отобранные у Геропулоса, составляли незначительную сравнительно часть похищенного у Гордона, а потому надлежало продолжать розыски, и К., после некоторого колебания, решил отправиться в Константинополь.

— Что за экзотическая, что за своеобразная страна, эта Турция! — рассказывал мне впоследствии К. — Сознаюсь вам откровенно, что мои исторические познания вообще не особенно глубоки, а в отношении Турции — и тем более. Где-то в закоулках памяти мерещились мне щит Олега, Айя-София, пара вселенских соборов, и если прибавить еще гаремы, фески и халву, то этим исчерпывалось мое представление о Царьграде.

По приезде в Константинополь прежде всего я направился в русское посольство, рассказал о цели моего приезда и просил помощи и указаний. Ко мне был прикомандирован грек, служащий драгоманом при нашем посольстве. Я объяснил ему, что мне необходимо разыскать некоего грека Сереодиса. Драгоман оказался весьма ловким и услужливым малым. Он посоветовал отправиться к губернатору Галаты и Перы (европейская часть), который являлся в то же время и начальником полиции. Я был принят изысканно любезно, так как престиж России в то время был в Турции неизмеримо высок. Если к обаянию престижа прибавить чисто восточную церемонную манеру обходиться с людьми, то вас не должен удивлять тот прием, что был мне оказан. Губернатор, окруженный целой толпой подчиненных, при входе моем торжественно встал и, коснувшись сначала лба, груди и, наконец, земли, отвесил мне низкий поклон. Окружающие его чиновники сделали то же с тою лишь разницей, что принялись еще слегка пятиться, проделывая этот жест по нескольку раз. Едва успел я сесть на предложенный мне диван, как откуда-то появилась крошечная чашечка черного густого кофе, и губернатор жестом предложил ее выпить. Лишь после того как кофе был выпит, он принялся говорить со мной через переводчика. Его витиеватая речь сводилась к следующему: