Уготован покой...

Если Хава подходит к нему, поднося лекарство и стакан с водой, он все принимает из ее рук с полной покорностью и, осторожно взвешивая каждое свое слово, произносит: «Все уже в полном порядке». И добавляет на идиш с польским акцентом: «Шойн.Прекрасно».

Если приходит к нему на закате секретарь кибуца, чтобы посидеть рядом, поделиться проблемами и спросить совета, Иолек опять-таки объясняется с ним на смеси иврита и идиш, успокаивая: «Но, Срулик, ей-богу, все это очень просто». Или: «Все устроится. Не горит».

Не мечутся более громы и молнии, не звучит «меа кулпа», утих библейский гнев; день-деньской отдыхает Иолек в собственном палисаднике, под сенью смоковницы, наслаждаясь чудесами весны. Врачи говорят о стабильности его состояния. Больной выполняет все предписания, не причиняя медикам никакого беспокойства. Время от времени навещает его Римона, всегда принося с собой цветок олеандра или веточку мирта. Иолек медленно опускает на ее голову свою широкую, грубую ладонь и говорит: «Спасибо. Это красиво». Или неожиданно обращается к ней на идиш: «Доченька, ты воистину святая душа».

Однако глухота его усиливается: он уже почти ничего не слышит. Все, о чем рассказывает ему Срулик во время своих регулярных визитов, недоступно Иолеку и кажется ему сплошным бормотанием. Даже реактивные самолеты, которые с диким ревом разрывают раскинувшийся над нами небесный свод, не заставляют его поднять голову. Цветы, принесенные ему Римоной, по-видимому, останутся лежать у него на коленях весь день, до самого заката.

Посоветовавшись с Хавой, врачом и медсестрой, секретарь кибуца уже позаботился о том, чтобы для Иолека был заказан слуховой аппарат, самый совершенный. Есть надежда, что Иолек вновь услышит нас. А пока он отдыхает. Тия любит долгими часами лежать у его ног, погрузившись в дрему и не утруждая себя даже тем, чтобы отогнать назойливых мух.

Каждую субботу приезжает Амос, младший сын, получая по распоряжению свыше отпуск из армии. В один из таких приездов он привез в родительский дом стремянку, кисти, банку с краской и обновил кухоньку. Хава купила мужу в подарок маленький транзисторный радиоприемник. Азария, в свою очередь, привез полную одноколесную тачку бетона, и заделал трещины на дорожке, ведущей к дому, и починил лестницы, чтобы, не приведи Господь, Иолек не споткнулся при ходьбе. Субботними вечерами мы пили кофе и слушали передачу популярного спортивного радиокомментатора Александра Александрони. Однажды Амос взял из рук Азарии Гитлина его гитару и, к великому нашему удивлению, сумел извлечь из нее три простенькие мелодии. И когда же это он научился играть?

Случилось и маленькое чудо: как-то явился Болонези и принес в подарок одеяло, связанное им из голубой шерсти, — пусть Иолек прикроет колени, когда опустится вечерняя прохлада. Хава отдала Болонези две бутылки коньяка, одну полную и одну початую, поскольку после возвращения из больницы Иолек не прикасался к выпивке.

«Да будет благословен Он, утирающий слезы бедняков», — печально изрек Болонези. А затем с какой-то хитринкой, словно намеком выражая опасную идею, добавил, как всегда путая и перевирая слова: «Глубоки страдания сердца кипящего, как бурные воды, к морю стремящиеся».

Что же до Срулика, секретаря кибуца, то он начал вводить у нас всякие мелкие новшества. После предварительных бесед и уговоров (так сказать, систематической вспашки нивы общественного мнения) удалось ему на общем собрании добиться того, что большинство проголосовало за изменение того параграфа кибуцного устава, где говорилось о поездках в отпуск за границу: теперь в течение следующих пятнадцати лет все мы по очереди сможем повидать мир, съездив в трехнедельную заграничную командировку. Срулик также возродил работу молодежной комиссии. Начал проверку смет и планов постепенного расширения наших квартир. Возобновил работу комиссии, занимающейся проблемами одиноких людей. Создал особую группу, которая должна была оценить, насколько рентабельным было бы создание в кибуце промышленного предприятия, поскольку он, Срулик, пришел к выводу, что парням вроде Уди, Амоса, Эйтана в будущем потребуется, как он выразился, «широкое поле деятельности».

Однако при всем этом Срулик не забросил своего квинтета. Под его руководством каждую неделю музыканты собирались на репетиции. Он даже поддался на уговоры и от имени квинтета дал согласие на первый публичный концерт — в столовой соседнего кибуца. Если это выступление окажется удачным, то, возможно, в один прекрасный день и наша публика услышит их игру.

Каждую ночь можно было увидеть его изломанный силуэт в освещенном прямоугольнике окна, за письменным столом — он что-то писал. Вычеркивал и писал вновь. Кое-кто из нас утверждал, что Срулик пишет научное исследование. Другие говорили — симфонию. Но нашлись и такие, кто со смехом уверял, что он готовит нам роман.