Угрюм-река

– Вы начинаете говорить по Достоевскому, и притом в период его наивысшей реакционной настроенности, – раздражаясь, старался уколоть священника Протасов. – Ваше возражение есть философский плагиат.

– Может быть, может быть. Но раз я принял мысли Достоевского, они этим самым становятся моими мыслями. Ну да, по Достоевскому. Но ведь Достоевский – Монблан, мировая гора, которую не обойдешь. О ваши же кочки можно только спотыкаться. А к Монблану подойдешь, ахнешь и обязательно задерешь вверх голову... Обязательно – вверх! Хочешь – лезь на гору, чтоб увидать горизонты. Хочешь – обходи болотом, спотыкайся о кочки современности.

– Ну-с, ну-с? – сбросил пенсне Протасов и сломал три спички, закуривая папиросу. – Но имейте в виду, милостивый государь (священник поморщился), что во время геологических переворотов ваш Монблан может кувырнуться вверх тормашками, и где он стоял, там будет озеро, болото. А вчерашнее болото может внезапно стать новым Монбланом (Нина, таясь от глаз священника, поощрительно улыбнулась Протасову). А мы как раз подходим к тому времени, когда должны наступить в пластах человечества грандиознейшие перевороты духа. Тогда все ценности будут переоценены и теперешняя ваша правда погрузится в трясину невозвратного. – Протасов поднялся и стал бегать, то и дело выкидывая вверх руку с поднятым пальцем. – Тогда встанут новые горы, откроются новые горизонты, широчайшие, невиданные!

– А если я не хочу этих ваших новых геологических переворотов? – сердитым голосом, но с деланной улыбкой в ожесточившихся глазах воскликнул священник, остановился и, приподнявшись на цыпочках, крепко стукнул каблуками в пол. – Если я не желаю переворотов?

– Отойдите к сторонке, чтоб вас не задавило...

– А если я не хочу отходить? – И священник, еще больше укрепившись на полу, упрямо расставил ноги. – Могу я хотеть или нет? Вы мне не ответили...

– Если ваше хотенье не идет вразрез с интересами масс, оно законно. – Протасов быстро подошел к вазе и бросил в рот шоколадку.

– Ха, масс!.. А что такое масса? – подошел к вазе и священник и тоже бросил в рот шоколадку, но она, застряв в усах, упала. – Масса всегда идет туда, куда ее ведут. – Отец Александр поднял шоколадку, дунул на нее и положил в рот. – У массы всегда вожди: сначала варяги – Рюрик, Трувор, потом доморощенные Иваны. (Протасов сердито сел, схватился за правый бок и болезненно скривил губы; новый, приехавший из столицы врач-психиатр затягивался сигарой; Нину бросало то в жар, то в холод.) Думает гений – осуществляют муравьи. Я гения противопоставляю массе, личность – толпе. Меня интересует вопрос: куда бы человечество пришло, если б у него не было своих Колумбов?

Священник тоже сел и нервно стал набивать себе ноздри табаком.

– Человечество обязательно придет туда, куда его зовет инстинкт свободы, – усталым голосом ответил Протасов. – Оно родит своих кровных гениев, придет через упорную борьбу к раскрепощению – физическому и нравственному. Оно придет к своему собственному счастью.

– А что... а... а... а что такое счастье? – весь сморщившись, чтобы чихнуть, и не чихнув, спросил священник.

Протасов потер лоб, ответил:

– Пожалуй, счастье есть равновесие разумных желаний и возможности их удовлетворения.

– Так, согласен... – Священник опять выхватил платок, опять весь сморщился, но не чихнул. – Но, позвольте... раз все желания...

– Разумные желания.

– Раз все разумные желания удовлетворены, значит, я нравственно и физически покоен. Я – часть коллектива. И все остальные части коллектива, а стало быть, и весь коллектив в целом нравственно и физически покоен. Ведь так? А где же борьба, где же ваш стимул движения человечества вперед? Все минусы удовлетворены плюсами. В результате – нуль, стоячее болото, стоп машина! – сытая свинячья жизнь. Так или не так? – Священник выудил из вазы две шоколадки, разинул рот, чтобы бросить их на язык, но вдруг, весь содрогнувшись, неожиданно чихнул. Шоколадки упали на пол. Все засмеялись. Фыркнул и Протасов.

– Нет, милостивый государь, – подавив вынужденную веселость, сказал он сухо, – вы совершенно не правы. Какая свинячья жизнь, какое болото? Вы забываете, что мысль, воображение, фантазия неудовлетворимы. Пытливый дух человека вечно жаждет новых горизонтов.

– Ага! Мысль, фантазия?.. А я все-таки не могу признать вашего будущего социального устройства, – резко чеканя слова, сверкал глазами священник, – потому что в нем будет отнята у человека свободная воля.

– Но, батюшка! – воскликнул все время молчавший врач-психиатр Апперцепциус. – Вы упускаете из виду, что свободной воли вообще в природе не существует.

– То есть как не существует?

– Свобода воли человека всегда условна, – поспешил вставить Протасов. – Она зависит, Александр Кузьмич, от борьбы страстей с рассудком и от тысячи иных причин... Но как же вы этого не знали? Еще Вольтер об этом говорил...

– Мы, батюшка, живем в мире причин и следствий, – подхватил Апперцепциус не терпящим возражений тоном.