Уйди скорей и не спеши обратно

Дамас убежал, и Жосс видел, как он промчался по площади в сторону аптеки. Он вздохнул. Бедный Дамас. Добрейший парень, а башка варит плохо. Последнюю рубаху даст с себя снять. Аристократ совсем не такой, у этого мозги на месте, зато вместо сердца камень. Несправедливо все-таки устроена жизнь.

В четверть девятого вечера раздался громовой удар гонга Бертена. Дни становились все короче, на площади уже стемнело, голуби спали. Жосс вразвалку дошел до «Викинга». За столиком в глубине он увидел Декамбре, тот был в галстуке, темном костюме и белой рубашке с потертым воротничком. Перед ним на столе стояли два кувшина с красным вином. Он один из всех присутствующих читал. У него был целый день, чтобы подготовить свою речь, и Жосс ожидал чего-нибудь заумного. Но Ле Гернов так просто с толку не собьешь. Плавали, знаем!

Не здороваясь, Жосс грузно опустился на стул, а Декамбре наполнил два стакана.

— Спасибо, что пришли, Ле Герн, мне бы не хотелось откладывать это до завтра.

Жосс только кивнул в ответ и сделал большой глоток.

— Они у вас с собой? — спросил Декамбре.

— Что?

— Загадочные записки, которые пришли сегодня.

— Я с собой всего не таскаю. Они у Дамаса.

— Вы помните, о чем в них говорится?

Жосс задумчиво почесал щеку.

— Опять этот тип, который про свою жизнь рассказывает, без начала и конца, как обычно, — сказал он. — И еще одна на итальянском, как сегодня утром.

— Это латынь, Ле Герн.

Жосс на минуту задумался.

— Не очень-то мне нравится читать всякую белиберду. Разве это честная работа? Чего этому парню нужно? Охота голову людям морочить?

— Очень может быть. Скажите, вас не затруднит сходить за этими записками?

Жосс осушил свой стакан и встал. Дело принимало неожиданный оборот. На душе было тревожно, как в ту ночь в море, когда на борту царил хаос и невозможно было понять, где находишься. Думаешь, что скалы справа по борту, а на рассвете оказывается, что они прямо по курсу на севере. Еще бы чуть-чуть, и не миновать беды.

Жосс быстро сходил за бумажками и вернулся, по дороге размышляя, справа или слева по борту от него Декамбре. Потом выложил на столик три бежевых конверта. Бертен только что подал горячее, эскалоп с картошкой по-нормандски, и поставил им третий кувшин. Жосс без лишних слов принялся за еду, а Декамбре вполголоса читал полуденную записку.

— «Утром я пошел в контору, указательный палец на левой руке очень болел, я его вывихнул, когда боролся с женщиной, про которую говорил вчера. (…) Моя жена ходила в баню (…), чтобы выкупаться, потому что давно уже сидела дома в пыли. Она утверждает, что отныне будет всегда содержать себя в чистоте. Мне нетрудно догадаться, как долго это продлится». Боже, мне знаком этот текст, — сказал Декамбре, убирая записку в конверт, — но все как в тумане. То ли я слишком много книг прочел, то ли память меня подводит.

— Секстант иногда тоже врет.

Декамбре снова наполнил стаканы и перешел к следующему посланию:

— «Terrae putrefactae signa sunt animalium ex putredine nascentium multiplicatio, ut sunt mures, ranae terrestres (…), serpentes ac vermes, (…) praesertim si minime in illis locis nasci consuevere». Можно мне их забрать? — спросил он.

— Если вы что-нибудь в этом смыслите.

— Пока ничего. Но я найду смысл, Ле Герн, я его найду. Этот тип играет в кошки-мышки, но однажды какое-нибудь слово направит меня на верный путь, я уверен.

— И зачем это вам?

— Чтобы знать, чего он хочет.

Жосс пожал плечами:

— С вашей натурой вы бы никогда не стали Вестником. Если разбираться во всем, что читаешь, это конец. Тебе уже не до чтения, сиди да голову ломай. А в моем деле нужно быть выше этого. Ведь через мою урну уже столько ахинеи прошло. Но я никогда не видел, чтобы кто-нибудь платил втрое больше обычного. Да и на латыни никто не писал, и старинные «с», похожие на «ч», никто не употреблял. Зачем это нужно, спрашивается.

— Чтобы оставаться в тени. Ведь это как бы не он сам говорит, он только цитирует чужие слова. Видите, в чем хитрость? Записки пишет, а сам вроде бы ни при чем.

— Не доверяю я типам, которые прикидываются, что они ни при чем.

— Опять-таки он выбирает старинные тексты, понятные ему одному. Он прячется.

— Знаете, — объявил Жосс, потрясая ножом, — я ничего не имею против старины. У меня в новостях даже есть «Страничка французской истории», если вы заметили. Это у меня со школы осталось. Я любил историю. Урока не слушал, но мне все равно нравилось.