Разумеется, историографическая работа представляла собой и вариант самоутверждения, возвращения в национальную жизнь в качестве эпического героя, проведшего корабль британской политики сквозь бурные воды самого большого национального испытания. И Черчилль еще надеялся. Он думал, что написанная с фантастической быстротой история второй мировой войны будет эффективным оружием в главной сфере его жизни - политике.
После инфаркта в июне 1953 года Черчилль приступил к финалу мемуаров. Журналист из “Тайма” был свидетелем этой битвы семидесятивосьмилетнего Черчилля. “Работа началась за обеденным столом после этого как премьер и его помощники осушили вторую бутылку шампанского и зажгли сигары. “Теперь приступим”. - Мы сидели до четверти пятого, Черчилль проверил каждое слово манускрипта чтобы убедиться, что он помнит всю историю битвы при Лойте и что описание является ясным изложением в его лучших словах. За все годы, что я знал его, ум его не был более острым, чем в этот серый августовский полдень 1953 года”. Клементина писала дочери 5 сентября: “Беда с твоим отцом заключается в том, что он слишком много работает и еще не научился останавливаться”.
“История второй мировой войны” сделала его финансово независимым, дала ему Нобелевскую премию по литературе и дала ему признание, о котором он всегда мечтал - творца и автора величайшей исторической драмы своего времени.
* * *
Получив неожиданное обилие свободного времени, Черчилль помимо мощных авторских усилий, стремится давать советы тем, кто готов был его слушать. Осенью 1945 г. им завладевает тема советского экспансионизма. Премьер-министру Канады Маккензи Кингу он пишет: “Россия берет одну страну за другой - столицу за столицей”. Противодействием может быть лишь англо-американский союз, - об этом он говорит королю Георгу. Адмиралу Леги он пишет, что в таком союзе Англия готова занять даже заведомо подчиненное положение.
Чтобы преодолеть послевоенную депрессию, Черчилль отправился в начале 1946 года за солнцем во Флориду. Перед отплытием фото экс-премьера появилось на обложке журнала “Лайф”. Черчилль стоял в своем “костюме сирены”, сигара в зубах, на голове шляпа, перед мольбертом. Текст гласил: “Уинстон Черчилль сыграл много ролей в современной истории, но ни одну из них он не воспринимает с большим энтузиазмом, чем художник-любитель”.
У него уже было приглашение выступить в Вестминстерском колледже города Фултон, в родном штате президента Трумэна - Миссури. Черчилль согласился выступить там только потому, что Трумэн пообещал сопровождать его. Это придавало событию общественный вес - то, о чем Черчилль так остро нуждался. Исмей писал Эйзенхауэру: “Приглашение еще более важно для него, чем солнце и отдых. Признаюсь, мне ненавистно видеть его занимающимся партийной политикой… Мне бы хотелось, чтобы он обратился к действительно великим вопросам”. Лейбористское правительство одобрило мероприятие по собственным соображениям: в американском конгрессе обсуждался вопрос о предоставлении Англии займа в 3,7 млрд. долларов. Известность Черчилля могла склонить американских законодателей в пользу положительного решения.
В Майами на британскую энаменитость набросилась американская пресса. Журналисты дали такой его портрет: “Круглое лицо, круглая голова, благожелательный, почти веселый джентльмен без всяких намеков на чопорность. Воротник его рубашки расстегнут. Мягкая шляпа с полями, загнутыми вперед, придает ему вид гениальной шаловливости… Когда шляпа снята, остатки волос служат как бы обрамлением короны. Юмор, который смягчает тяготы его жизни, бросается в глаза и сверкает в его речи. Смягчает ли он его жизнь? Кто сражался столько, сколько он? И что кроме характера могло бы помочь сохранить баланс? Что касается позы, то сидит он непринужденно, ни на дюйм не выглядит государственным деятелем, а ведь это атомная бомба Англии”.
В Майами Черчиллю в очередной раз присвоили докторскую степень. Доктор наук поделился своими соображениями: “К моему немалому удивлению во второй половине жизни я приобрел значительный опыт сбора научных степеней. А ведь школьником я никак не мог сдать экзамены. Можно теперь даже сказать, что никто еще не сдавал так мало экзаменов и при этом получил так много ученых степеней”.
Во Флориде для написания первой картины ему понадобилось всего три дня. Но затем мысли о будущем выступлении решительно отвлекли его от мольберта. Хуже всего, если его речь будет воспринята как фантазия отставного политика, поэтому Черчилль обсуждал ее идеи с Трумэном. Они играли в карты, он проиграл семьдесят пять долларов, но, как позднее сказал лорду Галифаксу, “дело стоило того”.
Вначале Черчилль хотел начать свою речь стихами Байрона: “Кто превзошел все человечество и поднялся ввысь, должен посмотреть вниз, на ненависть тех, кто отстал”, но потом пришел к выводу, что это может быть воспринято как невежливость в отношении хозяев-американцев и сразу же взялся за главную тему.