Описав взгляды нашего героя относительно милитаризации Германии, вернемся к термину «ненужная война» и остановимся на том, как он обосновывает относительную легкость[20]
предотвращения мирового конфликта. Черчилль обращается к нескольким приемам. Один из них – упрощение. Зачем представлять всю картину, способную своими деталями отвлечь читателя от главной темы, когда лучше собрать все факты в единый луч, проливающий свет на нужный срез событий и подводящий к «правильному» выводу. На эту особенность первого тома обратили внимание еще первые рецензенты. Например, профессор Принстонского университета Вальтер Фелпс Холл (1884–1962) в своей рецензии дляНеужели экс-премьер потерял из поля зрения события на Дальнем Востоке? Разумеется, нет. Черчилль прекрасно знал, каким безжалостным нападкам подвергся Китай в 1930-х годах. Знал и писал об этом в своих статьях, хотя сам не верил в войну Страны восходящего солнца против англоязычного мира; не верил он и в стойкость Японии. Но в новом произведении он сознательно обходит японский фактор стороной, поскольку дальневосточные инциденты мешают его аргументации. Оставляя за рамками повествования информацию о начавшихся бесчинствах на востоке, Черчилль в полный рост обрушивается с критикой на англо-германское военно-морское соглашение 1934 года, а также на попытки умиротворения Италии в 1937–1938 годах. На страницах «Надвигающей бури» эти события предстают как еще один признак слабости правительств Болдуина и Чемберлена. В то время как об их истинном предназначении, направленном на сдерживание японской агрессии, не говорится ни слова247
.Упрощения касаются не только внешнеполитических событий, но и суровых экономических реалий, в которых приходилось принимать решения британскому руководству. Они распространяются также на личные обвинения и прогнозы автора. Трудно спорить с тем фактом, что в 1930-е годы Черчилль был активным критиком политики умиротворения, критиком одиноким, но оказавшимся правым. Эта идеальная картина, на которую хорошо смотреть издали. А стоит к ней приблизиться, как начинают проявляться темные оттенки даже на светлых местах. Но Черчилль, этот опытный обсфукатор, умело ретуширует их, не сообщая читателям важных подробностей, которые, хотя и неспособны изменить общей картины, могут поубавить флер идеализма и сделать изображение более контрастным. Так, постоянно напоминая читателям, что его точные прогнозы не принимались к сведению, автор умалчивает о причинах своей непопулярности, из которых одна только индийская кампания или поддержка короля Эдуарда VIII (1894–1972) во время «кризиса отречения» много чего стоили. Да и сами его прогнозы далеко не всегда оказывались точными.
Упрощения распространяются и на вопросы перевооружения Британии в 1930-е годы. Согласно Черчиллю, он был единственным, кто настаивал на активном перевооружении и развитии авиации, в то время как Болдуин и Чемберлен делали все, чтобы путем сокращения военных расходов задобрить электорат и Гитлера. Действительность же была несколько иной. В марте 1935 года британское правительство представило Белую книгу, предусматривающую увеличение военных расходов. Фактически, с этого момента в Лондоне начали подготовку к войне. И если позиция властей в вопросе перевооружения и отличалась от предложений отставного министра, то не направлением выбранного курса, а масштабом и скоростью модернизации248
. Но даже в этих условиях к моменту начала войны британская промышленность располагала радаром и производила истребителиВторой прием в арсенале Черчилля построен на контрасте. Например, при описании мышления Гитлера в 1938 году он использует коннотации стремительного и авантюрного поведения: «Нужно идти на риск. Нужно сделать прыжок…. Ждать, пока все будет готово, это значит ждать того времени, когда уже будет слишком поздно… триумфы одержаны только им одним благодаря… его смелости». Противостоящая же фюреру англо-французская коалиция характеризуется прилагательными «запоздалая», «нерешительная», со «слабой обороной», а сами западные политики «одураченными простачками», порождающими «порочный оптимизм»249
.