Уинстон Черчилль. Последний титан

Примерно в это же время, вспоминая своего отца, Черчилль заметил, что лорд Рандольф «не принадлежал к числу тех, кто принимает решения по указке партийного руководства», «холодную, рассчитанную игру он никогда не вел, говорил что думал, так оно лучше». Эти строки в полной мере можно отнести и к самому Черчиллю. Он, действительно, «говорил, что думал», критикуя не только политику правительства, но и отдельных личностей. Сначала в январе 1931 года он направил пропитанную ядом сарказма стрелу в адрес премьер-министра Макдональда, назвав его «величайшим из ныне здравствующих мастеров падения»: «Он встает целым и невредимым после падения, убеждая нас, что ничего не произошло». Потом он вспомнил, как в детстве хотел увидеть экспонат «Бесхребетное чудо» в цирке Барнума, но родители не пустили его, считая такое зрелище опасным для неустойчивой психики ребенка. «Мне пришлось ждать пятьдесят лет, прежде чем я увидел “Бесхребетное чудо” на скамье в Палате общин», – заявил Черчилль, указывая на Макдональда. Следующим он обрушился на Ганди, который был не только освобожден в конце января из тюрьмы, но и вступил с Галифаксом в переговоры, проходившие в резиденции вице-короля. Сначала, выступая на заседании Индийского имперского общества в Манчестере, Черчилль назвал лидера ИНК «фанатиком и аскетом, похожим на факира, типаж которого хорошо известен на Востоке». Затем во время выступления в своем избирательном округе Эппинге он заявил: «Возмутительно и тошно смотреть, как господин Ганди, этот мятежный адвокат из Миддл-Темпла, строит из себя босоногого факира, как он полуголым является во дворец, чтобы говорить с представителем нашего короля-императора, а сам между тем продолжает затевать бунты и настраивать местное население против нас»{195}

.

Все эти сардонические заявления не могли остановить процесс деколонизации. Во время переговоров с вице-королем Ганди обещал прекратить общественные беспорядки и направить представителей своей партии на вторую конференцию Круглого стола. В ответ наместник короля гарантировал освобождение всех задержанных по делу Ганди, а также возвращение всей конфискованной собственности. Болдуин поддержал новую конференцию, Черчилль выступил против и даже смог добиться принятия Комитетом по делам Индии резолюции об исключении Консервативной партии из состава конференции Круглого стола. 18 марта Черчилль выступил с развернутой речью в лондонском Альберт-холле, акцентировав внимание на трех последствиях, которые будут ожидать Индию после разрыва с метрополией. Во-первых, исчезнет все, что Британия создала: медицинские, юридические и административные службы, обслуживание железных дорог, мелиорация и борьба с голодом. Во-вторых, расцветут коррупция и спекуляция, в результате которых, прямо, как говорил Матфей: богатые станут богаче, а бедные – беднее. «Кумовство, взяточничество и коррупция станут служанками браминов», – предупреждал Черчилль. В-третьих, ухудшатся условия «миллионов беспомощных индийцев», которые «удерживаются в нечеловеческом рабстве». В то время как брамины «рассуждают о принципах западного либерализма и представляют собой философствующих политиков демократического толка», в действительности, утверждал британский политик, они «отказывают в основных правах почти 60 млн соотечественников, которых называют “неприкасаемыми”»{196}

.

Чем более откровенными и агрессивными были выступления Черчилля, тем более жесткой была реакция со стороны руководства тори. Ему стали все чаще вспоминать его прежние огрехи – Антверпен, Дарданеллы, интервенцию в Советскую Россию, подводя общественность к выводу, что политика Черчилля сводится «к палке, штыку, пулемету и артиллерии». Теперь уже ему пришлось оправдываться, заявляя, что «легко выдвигать подобные обвинения, и еще легче их приветствовать, когда они повторяются, но они ложны и несправедливы». Теперь уже ему пришлось доказывать, что «на самом деле он не является сторонником применения в Индии грубой силы» и разрешение Индийского вопроса «не требует больше применения физической силы».