Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

«Так случилось, что в наших с Болдуином деловых отношениях имели место и взлеты, и падения, причем падения, пожалуй, случались чаще, но несмотря ни на что, мы всегда сохраняли личную дружбу, которая, во всяком случае для меня, представляла несомненную ценность»[1891]. Эти слова были произнесены в палате общин. В частных беседах политик назвал Болдуина «лукавым, терпеливым, удивительно ленивым, а также бесплодным и неэффективным руководителем»[1892]

.

Во всех этих высказываниях Черчилля — как публичных, так и нет — содержится скрытое недовольство, которое вряд ли может быть объяснено лишь тем, что два государственных деятеля по-разному смотрели на некоторые вопросы и по-разному решали стоящие перед ними проблемы. На страницах «Великих современников» представлено множество выдающихся личностей, которые были не похожи на автора сборника, но, тем не менее, это не помешало ему оставить о них уважительные отзывы. А в отношении экспремьера Черчилль позволял себе даже (особенно в дальнейшем) довольно резкие заявления. Например, когда в августе 1947 года Болдуин отмечал свое восьмидесятилетие и к Черчиллю обратились с предложением поздравить бывшего коллегу, он не просто ответил отказом, а сделал весьма хлесткое замечание: «Я не желаю Стэнли Болдуина зла, но было бы лучше, если бы он никогда не появлялся на свет»[1893].

Чем объяснялось столько устойчивое неприятие личности человека, который в 1924 году вырвал Черчилля из засасывающей бездны отставки и дал ему второй шанс как в Консервативной партии, так и в правительстве? Ответ на этот вопрос состоит в той ответственности, которую Черчилль возлагал на лидера партии. Еще в 1936 году он сказал, что Болдуин «находится у власти уже достаточно давно, и потому именно на него неизбежно ложится ответственность за все, что было и не было сделано, а также за принятие решений по поводу того, что нужно и чего не нужно делать сейчас»^{94}

*[1894]. Черчилль считал, что именно Болдуин, стоявший на капитанском мостике с небольшими перерывами с 1923 по 1937 год, ответственен за ослабление Британии перед Второй мировой войной*[1895]

. Даже Невилл Чемберлен, позволивший Гитлеру захватить Австрию и Чехословакию, представал менее одиозной фигурой, чем его предшественник. В марте 1938 года Черчилль скажет Гарольду Николсону, что еще ни один человек не наследовал более жуткого положения дел, чем Невилл Чемберлен, и вся вина за это лежит на Болдуине[1896].

Возможно, все дело было в разных подходах? «В то время как я люблю влиять на людей и заставлять их делать то, что желаю я, Болдуину, наоборот, нравится делать то, чего хотят другие», — размышлял Черчилль[1897]

. Если и так, то это лишний раз доказывает несовершенство политических институтов, когда стратегические решения, определяющие будущее страны, зависят не от объективного анализа и взвешенных рассуждений, а являются заложниками ограничений, слабостей и упущений отдельных личностей, оказавшихся в конкретный момент у штурвала государственного корабля.

Оставим на время общие проблемы британской обороноспособности и постараемся рассмотреть, какие конкретные шаги для стабилизации внешнеполитической ситуации предлагал Уинстон Черчилль в середине 1930-х годов.

Двенадцатого июня 1936 года Evening Standard вышла с его статьей «Как остановить войну?». Статья начиналась высказыванием о том, что вопрос, вынесенный в заголовок, является «самым главным вопросом, который должен занимать умы человечества». «По сравнению с ним все другие человеческие интересы второстепенны, а другие темы — незначительны». Посыл настолько очевидный, что может сойти за трюизм. Но Черчилль специально выбрал эту линию. Дальше читателей ждет крутой поворот и встреча с парадоксом: в то время как «почти все желают предотвратить войну или избежать ее», она «тем не менее безжалостно приближается». Черчилль называет мир «редким зрелищем» и обращается к своему излюбленному приему — оценке современного положения дел из будущего. «Наверняка это станет величайшей загадкой для грядущих поколений, которые наткнуться на нее среди документов и, возможно, руин нашей эпохи», — заявляет он. Историков будущего будет мучить вопрос: «Как же такое могло случиться?» И в отличие от большинства подобных вопросов, этот, по мнению Черчилля, не останется безответным. «У них не было плана», — скажут потомки.