Уйти, чтобы вернуться

Они познакомились в школе. Вэлери, выгнанная из группы «чирлидерш» — девушек в сексуальных костюмчиках цветов местной футбольной команды — за дурацкую ссору в раздевалке с девчонкой-задавакой, очутилась на фанатской трибуне. Эндрю спортом не занимался — он страдал атрофией коленных хрящей, которую прооперировал только через несколько лет, чтобы понравиться одной любительнице потанцевать, — однако с удовольствием упражнял голос на той же трибуне.

Их флирт продолжался до конца учебы. Настоящим сексом это не назовешь, но рукам и языкам они многое позволяли, в своих развлечениях отдавая должное пышным формам Вэлери.

Именно ей он был обязан своим первым несамостоятельным оргазмом, пусть и достигнутым вручную. Как-то раз после очередного матча наши два голубка проворковали в раздевалке дольше обычного, что привело к согласию Вэлери запустить руку в джинсы к Эндрю. Пятнадцать секунд головокружения и смех Вэлери, чья волнующаяся грудь усилила его мимолетное удовольствие. А первый раз не забывается.

— Вэлери?.. — пролепетал Стилмен.

— Бен?.. — удивилась не меньше, чем он, Вэлери.

В старших классах у него почему-то было такое прозвище — Бен. Вот уже двадцать лет его так не называли.

В оправдание своего жалкого состояния Вэлери что-то наплела про встречу с подружками, такую бурную, каких у нее не бывало с университета. Эндрю выглядел ничуть не лучше: он получил повышение, объяснил он, не уточнив, что случилось это два года назад, — какая разница, когда праздновать приятные события?

— Какими судьбами в Нью-Йорке? — спросил Эндрю у Вэлери.

— Я здесь живу, — услышал он в ответ, помогая ей подняться.

— Давно?

— С некоторых пор. Не спрашивай с каких, мне сейчас не до арифметики. Ты-то как?

— Я стал тем, кем всегда хотел стать. А ты?

— Двадцать лет жизни — долгая история, знаешь ли, — ответила ему Вэлери, отряхивая юбку.

— Девять строк, — сказал Эндрю со вздохом.

— Какие девять строк?

— Можешь мне поверить, я умещу двадцать лет любой жизни в девять строк.

— Не верю.

— Спорим?

— На что?

— На ужин.

— У меня есть мужчина, Эндрю, — предостерегла его Вэлери.

— Я же не предлагаю тебе ночь в отеле. Просто суп с клецками в «Шанхайском Джо». Ты не разлюбила клецки?

— Обожаю!

— А другу скажешь, что я — бывшая одноклассница.

— Сначала попробуй засунуть в девять строчек мои последние двадцать лет.

Вэлери смотрела на Эндрю, улыбаясь одним уголком губ, как в те времена, когда она манила его, тогда еще Бена, в кусты за школьным корпусом. У нее была все та же неотразимая улыбка.

— Идет, — сказала она, — давай еще по рюмочке. Сейчас я обрушу на тебя свою жизнь!

— Только не в этом баре, здесь слишком шумно.

— Слушай, Бен, если ты надеешься затащить меня сегодня к себе, то не на ту напал.

— У меня этого и в мыслях не было, Вэлери, просто мы с тобой так набрались, что недурно бы закусить. А иначе напрасно мы заключали пари.

Эндрю был прав. Хотя туфли Вэлери, которую он поднял и поставил на тротуар, впивались острыми каблучками в грязный асфальт, ее качало, как на палубе корабля. Предложение закусить пришлось ей по вкусу. Эндрю свистнул, подзывая такси, и назвал водителю адрес ночного ресторанчика в Сохо, куда он часто наведывался. Через пятнадцать минут они с Вэлери уже сидели за столиком друг против друга.

Сначала она стала стипендиаткой университета в Индианаполисе: из тех, в которые она разослала свои результаты, он первым сообщил, что она принята. Она не мечтала о Среднем Западе в юности, но ждать предложений от более престижных учебных заведений не стала: без стипендии ей была бы прямая дорога в официантки в Покипси — дыре на севере штата Нью-Йорк, где они оба выросли.

Прошло восемь лет, и Вэлери с дипломом ветеринара в кармане покинула Индиану, чтобы, подобно многим целеустремленным девушкам, поселиться на Манхэттене.

— Ты все эти годы проучилась на факультете ветеринарии в Индиане, чтобы осесть в Нью-Йорке?

— Почему бы и нет? — удивилась Вэлери.

— Это была твоя мечта — лазить в задницы к пуделям?

— Ты болван, Эндрю!

— Не хотел тебя обидеть, но, согласись, на Манхэттене зверья не так-то много. За вычетом бабушек с собачками из Верхнего Вест-Сайда, что за клиентура у тебя остается?

— В городе, где два миллиона холостяков и незамужних, многие держат животных-компаньонов.

— Понятно. Значит, ты еще лечишь хомячков, котиков и золотых рыбок.

— Я — штатный ветеринар конной полиции. Мои пациенты — лошади, а также собаки бригады кинологов, где пуделей в помине нет. Только лабрадоры для поиска трупов, несколько немецких овчарок в предпенсионном возрасте, ретриверы, натасканные на наркотики, и бигли — эти специализируются на взрывчатке.

Эндрю удивленно смотрел на нее, поднимая попеременно то одну, то другую бровь. Этому фокусу он научился, осваивая журналистское ремесло. Верный способ смутить собеседника! Когда Эндрю сомневался в искренности интервьюируемого, то устраивал это представление и по реакции «клиента» определял, врет тот или нет. Но лицо Вэлери осталось непроницаемым.