Уйти по воде

Это было, конечно, смешно – верить во всю эту чушь про Арину Георгиевну, соседку по даче, старую больную полусумасшедшую женщину, уже, кстати, давно умершую, верить, что она что-то «могла», что она хотела навредить, потому что когда-то давно дедушка на ней не женился, и вот теперь она мстит всем женщинам рода – какое-то язычество, но ведь тогда она шептала что-то над этой акварелью с тремя лилиями, так и не оконченной, кстати, но почему-то не растворившейся за столько лет, не сгинувшей, как прочие вещи Конечно, бред, конечно, человеку разумному и верующему нельзя этого допускать, но как еще объяснить эту липкую тоску, эту нервозность, эту постоянную боль в груди, это блуждание в тумане – как не сглазом, порчей, местью?

Да и пусть, пусть это будет всего лишь сглаз, нашептывание, чья-то злая воля, потому что тогда все просто, тогда понятно – как лечить, что делать, как прекратить этот кошмар, тогда хотя бы виден исход – магия в ответ на магию, сжечь и развеять пепел, плюнуть через плечо и растереть, что там еще делают? Только убедить себя, что это и в самом деле может помочь.

Что-то внутри нее вдруг твердо сказало – хватит.

Пора просыпаться.

И тогда она сожгла рисунок, а пепел развеяла с балкона.

Пасха

І

Шла Страстная седмица.

Катя никогда не любила Великий пост вообще, а Страстную седмицу особенно Страстная седмица, такая важная, такая значимая для православной христианки, Катю тяготила.

Она не любила этот дальний разбег – четырехнедельную подготовку к посту, это напоминание о грядущей повинности, все эти Недели о блудном сыне, мытаре и фарисее и так далее Она не любила долгие, грустные службы, темные одежды, всеобщее покаяние, разговоры о грехе и его преодолении Она не любила скудную постную пищу – вроде гречки или макарон, которые ждали ее после этих самых служб Она не любила коленопреклонения, обязательную – утром и вечером – молитву Ефрема Сирина, и, в отличие от мамы, не находила никакой красоты ни в «Каноне Андрея Критского», ни в литургии Прежде-освященных Даров Она не любила Прощеное воскресенье, потому что ей было неловко просить прощения у полузнакомых прихожан, и стыдно было, что у нее тоже просят прощения какие-то люди, с которыми она даже ни разу не разговаривала.

Страстную седмицу Катя не любила особенно – потому что службы, долгие и мрачные, шли каждый день. Великий четверг, Великая пятница, Великая суббота – дни эти были полны скорби, какой-то ужасной тоски и безысходности, но эта скорбь казалась Кате показной, наигранной, все так делают, потому что в эти дни так «положено», и она радовалась, когда после этих служб возвращалась домой, к обычной жизни, сбрасывала маску, снова становилась собой.

Тем не менее ходить на службы она была обязана Не то чтобы ее кто-то прямо заставлял, как когда-то заставляли Митю (с неофитскими перегибами с тех пор вроде бы покончили), но Катя знала, как расстроится мама, с каким лицом она скажет «делай, как хочешь», и к тому же – «Царствие Небесное нудится» Как можно не пойти на службу? Это означало перестать быть христианкой, стать на путь отступления

В гимназии ходить на службы в Страстную седмицу требовалось обязательно – для этого всех учеников специально отпускали с занятий, устраивая им такие великопостные каникулы Потом, уже учась в университете, Катя имела законное право пропускать службы – ведь у нее шли занятия, и она этому несказанно радовалась Родители ехали на службу, Катя радостно отправлялась в университет, и Страстная седмица пролетала быстро, а потом наступала Пасха – и все, конец поста

На третьем курсе, несмотря на две важные пары в университете, Катя встала рано утром, взяла темный «великопостный» платок и сказала родителям, что едет с ними в храм

II

Еще осенью, после доморощенной психотерапии с ритуальным сожжением «заговоренного» рисунка, ей стало легче

Конечно, ее отпустило не сразу, но все-таки острая тоска уходила – понемногу, как в песочных часах перетекает по песчинке песок. Постепенно, незаметно просачивалось и вытекало из сердца все это – больное, горячечное, истеричное – вытекало, ничего, к счастью, не нарушив и не повредив

Туман как будто стал прозрачнее, стало легче дышать, и хотя Катя пока не знала, в какую сторону двигаться, у нее, во всяком случае, появилась решимость – не сидеть на месте, не грезить и не спать, а действовать