Уйти по воде

Они, как два сказочных героя, куда глаза глядят, шли – мимо бабушки в цветастом халате и колготках, сползающих складками по ее худым дрожащим старческим ногам, шаркающим в байковых тапочках через детскую площадку, мимо теток в шлепанцах и соломенных шляпах, тащивших тяжелые сумки по тенистой стороне улицы, мимо мужчины с портфелем, в рубашке с коротким рукавом, заправленной в светлые офисные брюки, который, отдуваясь и вытирая носовым платком красную распаренную шею, спешил из метро. И мальчишки, пролетающие, гремя и звеня, на великах, быстрые, как птицы, галдящие на своем же, птичьем, только им понятном языке, бешено крутя педали расцарапанными загорелыми ногами, проносились мимо и обдавали на мгновение запахом детского беззаботного лета – как будто посылали весточку двум героям, заблудившимся в сказочном мире

Нет, ничего особенного не происходило вроде бы, никаких чудес, но она никак не могла понять – почему раньше, почему до этого лета не видела никогда, не замечала ничего вокруг? Почему только сейчас в нее втекал как будто весь этот мир кругом, все эти мальчишки, бабушки, тетки, алкаши у подъезда, дети в колясках, она вдруг стала чувствовать их чувствами, видеть сразу множеством глаз и слышать множеством ушей, ощутила неожиданно, страстно, полно – жизнь, такой, какая она есть, ощутила и полюбила мгновенно, только не понимала – как же раньше-то она вообще жила?

Но почему-то именно сейчас, осознав неожиданно всю полноту жизни, она в первый раз испугалась смерти. Раньше она не боялась, «Хорошо жить с мыслию о смерти» – так даже называлась какая-то книжка, православные христиане вообще должны все время помнить о смерти, надо ложиться в постель, как в гроб, Катя это слышала как-то по «Радонежу» от одного батюшки Он еще советовал и руки скрещивать, как покойник, и так засыпать, Катя один раз так и сделала, но мама велела немедленно это прекратить и выбросить из головы Смерть являлась освобождением от страдания, в котором нужно жить до конца своих дней, смерти надо было ждать, надо было радоваться, ведь после нее – выстраданная награда. Поэтому она о смерти никогда не думала всерьез, никогда не ощущала хрупкости мира, только его греховную тленность.

Но теперь оказалось, что жизнь и смерть сплетены тесно и неразрывно, еще на занятиях по рисованию ее учили, что самая густая тень лежит возле самого яркого света, и получается, если есть любовь и жизнь, то есть и страх и смерть, вот она и познала ее близко, ощутимо – ее неотвратимость и окончательность, и в бессвязной и бессознательной молитве Катя обращалась к Богу: Господи, но почему?

Ей казалось, пусть как угодно будет прекрасно на небе, сто раз она слышала сравнение: жизнь на земле – как жизнь в утробе матери, а после смерти и начнется настоящее, – но теперь, теперь она была убеждена: и на небе, и в Царствии Небесном нельзя будет не скучать по земле. Разве не жаль станет вот этого всего – города, полного зелени и тополиного пуха, полного людей, пусть грешных и тленных, но таких понятных и живых, ощущения руки в твоей руке, теплого ветра в лицо, пахнущего бесконечным ласковым летом?

Невозможно будет не скучать по этому миру, просто невозможно забыть его – пусть тленный, пусть грешный, ветхий и слабый, но этот мир все равно прекрасен Она не верила больше, не могла принять, что в жизни этой – мы только странники, что мы граждане неба, что все мы идем туда, вверх – нет, она выбрала землю, она стала земной, она вдруг полюбила – раз и навсегда – эту обычную грешную жизнь.

II

Внутренне она как бы позволила себе все. Отпустила вечно натянутые вожжи, махнув рукой на прежнюю жизнь, да и некогда ей было думать – слишком огромное чудо с ней сейчас происходило, чтобы думать о чем-то еще, все то новое, что она узнавала, наполняло ее такой радостью и счастьем, что и мыслей не было о выборе, который она отложила на «потом»

Костик уже приводил ее в гости, познакомил со своими родителями, Катя, кажется, им понравилась, во всяком случае они приняли ее тепло, они показались чем-то похожими на ее родителей – она даже поймала себя на неожиданной мысли: наверное, ее мама и папа были бы сейчас такими, если бы тогда, в девяностые, не стали православными.

Катя в первый раз очутилась у Костика в комнате – все ее удивляло, всего она касалась с умилением: здесь он жил, всё здесь было его, всё рассказывало о его жизни – книги, диски, гитары – акустическая и электро, усилитель, музыкальный центр, компьютер. Даже раритетные пластинки у него были – хотя пластиночных проигрывателей уже давным-давно не выпускали

– Закрой глаза и не оборачивайся, – сказал вдруг Костик, подойдя к ней сзади, когда она стояла возле шкафа с пластинкой в руках