Читаем Укол рапиры полностью

— Даю, — коротко произнес он и приподнял с земли большой, блестевший даже в темноте мешок. — Отойдите! Я к ней кирпичи привязал, чтобы не улетела. Сейчас переброшу.

Вслед за кирпичами через забор перемахнул и сам неизвестный, оказавшийся Гошей, и вместе с Ирой, Женей и Колодой быстро зашагал направо к лесу.

Со стороны шествие казалось торжественным и печальным: впереди — двое, в затылок им еще двое, а между ними плывет что-то непонятное — не то перевернутый на ребро матрас, не то еще какой-то предмет, завернутый, упаси боже, чуть ли не в саван.

Процессия подошла к опушке и остановилась. Заспорили, кому лезть на дерево, и Женя быстро взял верх: он ведь уже лазил при свете дня. Но в темноте оказалось не так легко: Женя карабкался ощупью, раза два чуть не сорвался, Ира каждый раз испуганно вскрикивала, и Гоша очень жалел, что не он лезет на дерево. Когда Женя добрался до вершины и негромко позвал оттуда, Гоша быстро обмотал свободный конец веревки вокруг ствола, потом все трое ухватились за ту же веревку с другого конца, почти под самым ребром «тарелки», и стали постепенно отпускать. Мешок со страшной силой рвался вверх, задевая и отстраняя ветви, и было боязно: вдруг веревка лопнет. Она не лопнула, но все равно ничего не получилось — Женя никак не мог дотянуться, чтобы привязать веревку к вершине; нельзя же было оставлять ее внизу.

А «тарелка» уже стала вполне летающей — она парила в воздухе, и удерживать ее было довольно трудно.

Тогда Гоша велел Ире и Колоде покрепче держать веревку, даже стать на нее ногами, а сам отвязал конец от ствола, обкрутил вокруг запястья, сделал узел — если не морской, то, во всяком случае, надежный, и полез вверх. Как назло, подъем прошел совершенно благополучно, у Иры не было ни единого повода вскрикнуть, опасаясь за его жизнь.

Он добрался до Жени, сидевшего на ветке, как большая ночная птица, они вдвоем не без труда высвободили Гошину руку от узла и в несколько оборотов обвязали веревку вокруг толстого сука, почти у самой макушки дерева.

— Отпускайте! — громко закричал Гоша вниз, позабыв о секретности запуска.

Веревка натянулась у них под рукой, задрожала, закачалась из стороны в сторону и замерла. И тогда они с благодарностью погладили ее и, не сговариваясь, полезли поближе к вершине, отодвигая колючие ветки и стряхивая рукавом с лица хвойные иглы.

— Не свалитесь! — прошептала Ира снизу, и оба услышали шепот, и каждый отнес ее беспокойство на свой счет.

Они перестали карабкаться, лишь когда сучья под ногами стали опасно прогибаться. Крепко вцепившись исцарапанными, липкими от смолы руками в ствол, они откинулись как можно больше назад и задрали головы.

— Какая высота, интересно? Метров сто?

— Поменьше. Веревка метров тридцать, ну и елка, наверно, пятнадцать.

— Двадцать-то будет. Значит, от земли все пятьдесят. Как двенадцатиэтажный дом! Тоже неплохо! Поехали обратно…

Как обычно, когда Гоша на следующее утро вышел из калитки и повернул голову направо, он увидел, как Женя приближается к пятому столбу от угла, к тому, на котором давным-давно висит объявление: «Пропала маленькая белая собачка…» Гоша подождал Женю, и они вместе пошли к школе. Нет, сначала не туда. Сначала оба ускорили шаг, не сговариваясь, свернули в переулок и вышли на Владимирскую. В этом месте улица изгибалась, и лесной опушки не было видно. Они побежали вперед — быстрей, еще быстрей, словно за ними гнались, выбежали на последний, прямой, участок улицы, что вел к лесу, резко остановились, поглядели вверх, потом друг на друга.

— Не та, наверно, елка, — сказал Женя. — Та левее была.

Пробежали до самого конца улицы, только чудом ни разу не споткнулись, потому что глаза их все время глядели на небо. Но по-прежнему в поле зрения не появилось ничего похожего на тарелку.

Да, ее не было! В этом они окончательно — убедились, когда вместе с улицей уперлись в лесную опушку и увидели ту самую стартовую ель, а над ней пустую синеву небес.

— Все, — сказал Гоша. — Оторвалась. Эх, я дурак, веревку взял тонкую. Боялся, видна будет. А привязали крепко, я помню.

— Не в этом дело, — утешил Женя. — Сейчас такие ветры, канат и тот не выдержит.

Они приблизились к стволу, поискали глазами остатки веревки, но не нашли.

— Ничего, — сказал Женя. — Запустим в третий раз. До трех все равно не считается.

В школьный вестибюль они вбежали минуты за две до звонка. У дверей стояла учительница географии, как будто встречала их. Чуть на нее не наткнулись.

— Живо в кабинет директора, — сказала она. — Вас давно ждут.

— Еще звонка не было, — сказал Женя. — Мы же не опоздавшие.

— Вас ждет Павел Федорович, — повторила учительница. — Там уже все в сборе.

В директорском кабинете было полно народу: несколько учителей, завуч, какие-то женщины, даже с маленькими детьми, дядя Федя Батурин — милиционер, секретарь поселкового Совета… «В чем дело? Зачем нас с Женькой позвали?» — подумал Гоша и в этот момент увидел Иру и Колоду. Хотел крикнуть: «А вы чего тут?», но помешал голос директора:

— Ну, рассказывай, как все произошло!

Перейти на страницу:

Все книги серии Компас

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее