Украденная дочь

Вероника не знала, что Кэрол ежедневно приходится сталкиваться на телевидении с настоящими проходимцами и негодяями, по сравнению с которыми она, Вероника, представляет собой лишь наивную, безобидную овечку.

— Лаура тебя боготворит. И она заслуживает того, чтобы знать правду, — не сдавалась Вероника.

Она не знала, что человек с такой ясной целью в жизни, как Кэрол, не станет поддаваться сентиментальности и даже не подумает марать себе руки вмешательством в драматические события, которые начали происходить в моей жизни.

— Я ее тоже люблю, поэтому прошу тебя не совать свой нос в нашу жизнь. Исчезни и больше никогда не появляйся!

Я переводила взгляд с Кэрол на Веронику и обратно. Я была знакома с Кэрол всю свою жизнь. Мы вместе играли в детстве, я помогала ей сделать аборт, я спасала ее во время попытки совершить самоубийство, я беспокоилась о том, что она не сможет пережить какую-нибудь из неудач, которые то и дело случались в ее жизни. Она была для меня почти как сестра. С Вероникой же я познакомилась совсем недавно, она не имела для меня вообще никакого значения, я по-прежнему воспринимала ее как абсолютно чужого для себя человека. Она, правда, утверждала, что она моя сестра, но во всей моей прежней жизни не было абсолютно ничего, хоть как-то связанного с ней.

— Кэрол, почему ты не хочешь мне помочь? — сказала я. — Мне в глубине душе не нравится, что я пришла к тебе с таким вопросом, но я все же пришла. Ты ведь для меня как сестра.

— Я тебе уже говорила, что скандалы мне не нужны. Мне только этого еще не хватало!

Я поднялась с дивана и надела норковую шубу. Не знаю почему, но эта шуба придавала мне сил и заставляла чувствовать себя увереннее — как будто она предоставляла мне защиту, которую никто и ничто не сможет преодолеть.

— Если не хочешь, чтобы все узнали о том, о чем известно только нам двоим и о чем не знают ни твои родители, ни, конечно же, Лили, то лучше начинай рассказывать.

— И ты еще говоришь, что любишь меня?

Вероника встала с дивана.

— А где здесь, ты говоришь, гардеробная?

Мы с Кэрол одновременно указали ей на комнату в глубине квартиры.

— Тебе не жарко? — спросила у меня Кэрол, стараясь говорить самым любезным тоном из своего репертуара.

— Это не имеет значения, — ответила я, снова опускаясь на диван.

Кэрол осталась стоять: это позволяло ей не сидеть со мной лицом к лицу и не смотреть мне прямо в глаза.

— Тебя удочерили. Тебе об этом никогда не говорили, чтобы ты не чувствовала себя чужой. Я узнала об этом лет десять назад. Для меня это, как ты, надеюсь, и сама понимаешь, ничего не меняло. Какая вообще разница? Удочеренная ты или нет, мы все тебя любили, и твоя мама была для тебя мамой, а бабушка — бабушкой. В трудные моменты своей жизни я всегда обращалась за помощью именно к тебе.

Я почувствовала слабость в ногах и обрадовалась тому, что не стою сейчас, а сижу. Мне впервые сказали правду о моей жизни прямо в лицо, причем услышала я ее от одной из своих близких родственниц. Выходит, меня и в самом деле удочерили. Вероника была права.

— И когда мне собирались об этом рассказать?

Кэрол пожала плечами.

— Это не имеет значения. Они, наверное, переживали по поводу того, как ты отреагируешь.

— Не имеет значения то, что я должна знать, кто я вообще такая?

— О господи! Не делай из этого трагедию. Ты получила мать, которая тебя любит, вместо той бедняжки, которая, я думаю, не сумела бы тебя должным образом вырастить и воспитать.

Гардеробная актрисы, по-видимому, не очень-то заворожила Веронику, потому что она вдруг снова появилась в комнате, где были мы с Кэрол, причем зашла туда такими шагами, что, хотя по ковровому покрытию невозможно топать, ее сапоги топали, причем довольно громко. Она остановилась прямо перед Кэрол. Я в этот момент не смогла бы подняться на ноги: казалось, руки и ноги попросту отказываются меня слушаться.

— Но это ведь еще не все, да, Кэрол? Каким образом они ее удочерили? Где? У них есть документы, подтверждающие факт удочерения?

— Я больше ничего не знаю. А еще я надеюсь, Лаура, что моя откровенность не станет причиной твоих страданий.

Я подумала, что еще как станет, но при этом я никогда не буду страдать так, как суждено страдать ей.

Я жестом показала Веронике, что мы уходим.

— Береги себя, — сказала я Кэрол, — и не делай глупостей. А если вдруг все-таки наделаешь, то мне больше не звони.

Мы спускались в лифте, и я чувствовала себя очень несчастной. Впрочем, мне не следовало жалеть Кэрол. Я должна была навсегда порвать с ней: она не заслуживала того, чтобы я с ней дружила.

Вероника не смотрела на меня и ничего не говорила — в общем, дала мне возможность побыть немного наедине с собой. Когда мы проходили мимо консьержа, он спросил, а как же насчет нашего сюрприза для Кэрол.

52

Вероника возвращается