Украденное воскресенье

— Кирюха! — восхищенно завопил Витек. — Дак это твоя, что ли? А чего же она тогда одна бегает?

— Да вот, такая нетерпеливая, все ей надо скорее.

Кирилл обнял меня за плечи и привлек к себе.

— Ну, привет тогда, гуляйте. — И Витек нетвердыми шагами удалился.

Его приятели наблюдали за нами со стороны. Я прижалась к Кириллу, и мы не спеша побрели по Зверинской улице. Не то чтобы мне очень хотелось это делать, просто, похоже, у меня не было выбора. Мы молча дошли до Кронверкского, там он, первый убрал руку. На станции метро я сказала ему на прощание:

— Ну и знакомые у тебя!

— Я здесь вырос, — ответил он, не вдаваясь в подробности.

— Много шляешься! — приветствовала меня Галка дома.

Насмерть разобиженная Аська уже спала в обнимку с медведем.

Пока я ужинала, Галка тоже соблазнилась выпить чая, тем более, ей хотелось узнать, где же я пропадала допоздна.

— Скажи, Галка, вот живет человек совсем один, но не старый, сорока нет, в квартире полная нищета — что бы ты подумала?

— Пьющий, — без колебаний ответила Галка.

— Да? — усомнилась я. — Вроде не похоже, сам ходит чисто, бедно только. И бутылок пустых нигде не видно.

— Тогда запойный, — спокойно ответила Галка.

— Как это?

— Ну ты, Танька, как палкой с неба сшибленная. Не знаешь, что у людей запои бывают?

— Знаю, конечно, но… я думала, это старики какие‑нибудь, опустившиеся совсем.

И вовсе нет. Вот человек живет полгода спокойно, работает, все у него хорошо, потом вдруг — раз! — запой, все продаст и пропьет, его лечат.

— Снятие запоев на дому?

— Это все фигня! — Галка с пониманием махнула рукой. — Пока организм сам не остановится, запой не пройдет. Этот твой знакомый женат когда‑нибудь был?

— Вроде говорили, жена его бросила, — неуверенно вспомнила я.

— Вот видишь, все сходится! — обрадовалась Галка. — С запойным долго никто не выдерживает. У меня в детстве сосед такой был дядя Леша. Когда трезвый — чудо‑человек, добрый, руки золотые, а как запьет — всем двором от него прятались. Так что не сомневайся, запойный он!

Я вспомнила про сегодняшнего пьяного Витька, и с неохотой согласилась.

Я еще повозилась немного на кухне, простирнула кое‑что, чтобы не ложиться спать, потому что не хотелось оставаться наедине с плохими мыслями, потом вошла в комнату и села на диван. Все вокруг было таким привычным, у Галки тихонько бормотал телевизор, Аська посапывала во сне так уютно, неужели мир дал трещину? У меня было такое ощущение, что я иду по краю пропасти и все равно не смогу удержаться и скоро упаду. Что за провал в памяти? Неужели я больна? Не может быть, я просто не могу себе этого позволить, ведь у меня Аська. Я внезапно осознала, что, несмотря на то что мы с ней живем в большом цивилизованном городе, что, несмотря на то что у меня есть муж, хоть и бывший, свекровь и родители, у нее никого нет, кроме меня, а у меня — кроме нее. Если со мной что‑то случится, что будет с ребенком? Она никому не нужна, это только разговоры, как все они любят внучку. Нет уж, шутки в сторону, я не дам так просто с собой расправиться. Надо взять себя в руки и постепенно вспомнить все, как Шварценегер в моем любимом фильме. А как я буду это вспоминать? С помощью карандаша и бумаги.

Помню, еще давно, когда мы жили с бабушкой, была в доме соседка Зоя Семеновна, которая постепенно впадала в маразм. Сначала она все забывала, все время жаловалась, что ее обокрали, потом перестала узнавать соседей, ее дочка очень с ней мучилась. «Склероз, — говорили в доме, — у всех стариков бывает». Мне было семь лет, и я спросила бабушку, почему у нее нет склероза.

«Есть, — вздохнула бабушка, — только я все записываю, не надеюсь на память».

Действительно, вся стенка платяного шкафа изнутри у нее была обклеена записками. Там была куча полезных сведений — о работе химчистки и прачечной, когда надо размораживать холодильник, когда идти на почту и так далее.

«Видишь ли, — говорила бабушка, — конечно, людям, которые не привыкли иметь дело с карандашом и бумагой, тяжело. А я смогу так просуществовать, а то, когда ничего не можешь вспомнить, чувствуешь себя беспомощной».

Вспомнив бабушкины объяснения, я достала листок бумаги и ручку.

Значит, если допустить, а мне ничего больше не остается, что все эти люди, включая Кирилла, ничего не врут и не путают, что все они в воскресенье в разное время видели меня в разных местах, то можем восстановить картину этого треклятого воскресенья.