Улав, сын Аудуна из Хествикена

Ни капли нежности не было в ней к младенцу, которого она носила под сердцем. В ней жила лишь тоска по Эйрику и досада на это новое дитя, которого ждали почести и ласка. Все руки были протянуты к этому младенцу, готовые принять его с радостью, как только он появится. А ее Эйрик был покинут и брошен во мрак, и мнилось ей, будто в том виноват этот младший. Она замечала, что люди глядят на нее ласково и сердечно, стараются не жалея сил избавить ее от всяких хлопот, и голову ее свербила мысль: «Небось когда я носила Эйрика, приходилось мне прятаться по углам, и глаза всех пригвождали меня насмешкою, гневом, печалью да стыдом. Эйрика ненавидели все еще во чреве матери, даже я сама». Она сидела за шитьем и вспоминала, как бросалась на стены, когда первые схватки сжали ее железными тисками. А Тура развязала узелок и достала бельишко для младенца, самое старое и плохонькое, что осталось от ее ребятишек. А она, мать, подумала при этом: «Для этого пащенка и такое больно хорошо».

Служанка, сидевшая подле Ингунн, изумилась, когда хозяйка с досадой разорвала красивую шерстяную пеленку и швырнула прочь.

«Теперь ему уже годок, чуть поболе», – думала Ингунн, глядя на младшего сына Бьерна и Гудрид. Мальчонка топал, переваливаясь с ножки на ножку, шлепнулся наземь, поднялся кое-как, снова заковылял, а после улегся на зеленой травушке туна. Гудрид тараторила без умолку, но Ингунн не слышала ни одного ее слова. «Эйрик мой, босой, оборванный, как и этот мальчонка, живет у приемных отца с матерью!»

Старый Улав умер за неделю до дня святого Сельюмана, и Улав-младший справил по нем пышные поминки. Среди женщин, что пришли помочь Ингунн готовить пир, была и Сигне, дочь Арне. Она лишь незадолго до того вышла замуж и уехала в Шикьюстад. С нею приехала Уна, младшая сестра, а когда настало время гостям разъезжаться по домам, Улав уговорил Арне и священника оставить Уну погостить в Хествикене, чтобы вовсе освободить Ингунн в последние недели от хлопот и забот.

Улав не мог не приметить, что Ингунн эта девушка пришлась не по сердцу, и он слегка досадовал. Она была прилежна и услужлива, весела и пригожа – мала ростом, но ладна, быстра и легка, как синичка, светловолоса и ясноглаза. Сам Улав сердечно привязался к своим троюродным сестрам. Застенчивый и молчаливый, он нелегко сходился с людьми, однако мало было таких, кого бы он невзлюбил. Он принимал людей такими, какие они есть, со всеми изъянами и добродетелями, рад бывал встретить новых людей и не прочь подружиться с теми, что пришлись ему по нраву, дай только время оттаять немного.

Улав, сын Инголфа, привез в свое время на двор целый склад бревен, и Улав-младший еще прошлой осенью успел починить да поправить те постройки в усадьбе, которые совсем обветшали. Хлев он снес этим летом и выстроил новый, – в старом-то коровы по осени стояли будто в болоте, а зимой в него наметало столько снегу, что коровам там было холоднее, чем на дворе.

Субботним вечером челядинцы собрались на туне. Стояла теплая и ясная летняя погода, в воздухе носился сладкий парок, поднимавшийся над первыми копнами свежескошенного сена. А порывы ветерка доносили с крутого обрыва за пристройками дух липового цвета. Хлев был уже поставлен, и первые стропила положены, здоровенная балка верхушки кровли стояла одним концом на земле, другой конец был прислонен к щипцовой стене. Мужики оставили ее там, когда бросили работу на время праздника.

Два молодых челядинца разбежались и прыгнули на бревно, стоящее с пологим наклоном – поглядеть, кто прыгнет выше. Тут к ним подоспели другие работники и сам хозяин, и пошла игра. Каждый раз, когда кто-то спрыгивал вниз, все смеялись да кричали, подзадоривая. Ингунн с Уной сидели возле избы на лавке. Улав окликнул девушку:

– А ну, Уна, поди сюда. Покажи-ка, не слаба ли ты в коленках!

Девушка, смеясь, замотала головой, но парни стали принуждать ее – она, мол, насмехалась над ними, когда они допрыгивали до середины бревна, так, верно, уж ей-то самой ничего не стоит достать до самой верхушки. Наконец они подбежали и силой стянули ее со скамьи.

Смеясь, растолкала она парней, разбежалась, запрыгнула совсем невысоко и тут же спрыгнула на землю. Потом снова разбежалась и прыгнула уже куда выше, постояла, покачиваясь, стройная и гибкая, помахала немного вытянутыми руками. Ее маленькие ножки, обутые в мягкие летние башмаки без каблуков, уцепились за бревно, как птичьи когти. Но вот она не удержалась и спрыгнула в сторону, будто синичка, не сумевшая уцепиться за бревенчатую стену. Улав, стоя внизу, подхватил ее. Теперь девушка вошла в раж и стала прыгать раз за разом, а Улав бежал позади нее и ловил, когда она спрыгивала на землю. Ни один из них не заметил, как Ингунн вдруг оказалась рядом с ними. Она задыхалась, лицо ее под бурыми пятнами побелело, как снег.

– А ну, будет вам! – пролепетала она, ловя ртом воздух.

– Не бойся, – утешил ее Улав, улыбаясь. – Это не опасно. Разве не видишь, я же ловлю ее.

– Вижу.