Улей

— Здесь мы храним материалы, которые периодически меняем в экспозиции, и самые старые, самые ценные документы. Как вам, должно быть, известно, здесь была первая ратуша округа Уотком. Здание построено в 1892 году.

Он отпер дверь и потянул за шнурок выключателя, засветив старые трескучие флуоресцентные лампы. Одна из них несколько секунд помигала и погасла.

По периметру помещения высились металлические стеллажи, снизу доверху забитые коробками с документами. В центре — пустой дубовый библиотечный стол. В круге света, отбрасываемом лампой с зеленым стеклянным абажуром, лежала пара белых перчаток.

— Перчатки надевать не обязательно, — сказал Тедд. — Это вам не Декларация независимости. Я принесу первые две коробки.

— Сколько их всего?

— Две с материалами судебного процесса и две с материалами непосредственно о Марни Спеллман.

— Помочь?

— Здесь есть тележка. Дайте мне минуту, и потом можете начинать.

Тедд привез ей на тележке документы и пошел наверх. Линдси принялась перебирать содержимое коробок с материалами о Марни. Видеозаписи, газетные вырезки, журналы, брошюры, даже один из первых каталогов её продукции.

В печатных изданиях содержались обрывки информации о её жизни и философии. Кое-что вызывало восхищение. Как Линдси уже выяснила, Марни была Мартой Стюарт[19] своего времени или даже, может быть, Гвинет Пэлтроу до того, как та учредила компанию «GOOP».

— И что вы думаете о нашей девочке?

К Линдси обращался Тедд, вернувшийся в подвал с двумя чашками кофе. Она уже изучала документы чуть более часа.

— О Марни? Трудно сказать, — ответила Линдси, беря кофе. — В принципе, мне понятно, почему к ней такое разное отношение.

— Ну да. Она из тех личностей, которых либо любят, либо ненавидят. Правда, философия, которой она «сдабривает» свою продукцию, мне кажется примитивной. Лозунг «выглядеть лучше, чтобы чувствовать себя лучше» ещё более или менее понятен, но дальше её заносит в какие-то невразумительные дебри.

— Ну да, — согласилась Линдси. — Во всяком случае, погружаться в философию Марни Спеллман желания у меня нет.

— Почему?

— Просто любопытная болтовня. Ничего конкретного. — Она пожала плечами. — Занятная мистика.

Большего Линдси сказать ему не могла, даже если б хотела.

С журналистской карьерой Тедд давно покончил. И вместе с тем, по-видимому, утратил склонность задавать острые напористые наводящие вопросы.

— У меня есть один экземпляр её автобиографии. И кое-какие компакт-диски. Можете взять их с собой. Это такая смесь советов по самоусовершенствованию, научной фантастики и поваренной книги, поданные под соусом её биографии. Первое издание с её автографом — большая редкость. Видел, как один экземпляр на онлайн-аукционе продали за штуку с лишним. Я бы поместил её в категорию беллетристики, но это лишь моё мнение.

Линдси поблагодарила его за кофе и книгу и продолжала знакомиться с документами, фотографируя страницы, которые планировала потом прочитать.

Затем она бегло просмотрела материалы судебного разбирательства — расшифровки стенограмм, заявления, свидетельские показания, письма в поддержку Рида Салливана. Охватить все это было невозможно, особенно если учесть, что судебный процесс завершился оправдательным приговором. Очевидно, сама Марни или её приспешники развернули кампанию в её поддержку: обратились к её поклонникам, чтобы те присылали в суд хвалебные письма. В одной коробке содержалось более сотни таких посланий в защиту Марни, с негативными заявлениями в адрес Рида Салливана. На судебных заседаниях Марни не присутствовала, но — судя по письмам некоторых из её сторонников — источником гнева была не вера в виновность Рида.

Их возмущало, что имя Марни очернили, связав его с преступлением.

Линдси сфотографировала письма, включая те, что в своё время не были даже распечатаны.

Когда она собралась уходить, Тедд дал ей книгу «Неуёмное сердце».

— Наличие ДНК было весьма сомнительной уликой, — сказала Линдси, беря книгу. — Если Рид находился в лагере, как он мог оставить свою ДНК на теле жены? И даже если б сумел, как, черт побери, его ДНК могла сохраниться в воде?

Тедд не отвечал, глядя на Линдси. Оценивал её, решая, стоит ли сказать ей то, о чем он никогда не писал, но что всегда подозревал.

— Улику подбросили, — наконец произнес он. — Не иначе. Другого объяснения нет.

— Выходит, что так. Полагаю, поэтому его и освободили. А кто подбросил?

— Не знаю. Мне больше не платят за то, чтобы я строил предположения. Черт, да и тогда платили мизер. К тому же, двадцать лет прошло. — Лицо его немного порозовело. — В ту пору о ДНК было известно гораздо меньше, чем теперь.

Тедд был смущен, оправдывался.

Вот и хорошо. Ему должно быть стыдно. Своими статьями он настроил общественное мнение против невиновного. Что ж, теперь работает в этом музее. Довольно суровое наказание для человека, который мечтал купаться в лучах славы.

— Доступ в морг имели только полицейские и патологоанатомы, — в конце концов сообщил Тедд. — Их всех допросили, и судья признал эти улики приемлемыми. Бред.

— Почему вы не написали об этом? В ваших статьях ничего такого я не видела.